[giarossin]

сейчас у меня медленно, но верно протекает тема под хэштегом #гамлет_под_боком_вдохновляет_на_закрытие_гештальтов.

название: Тореадор
автор: giarossin
бета:  Штэйн
фэндом: ШХ ВВС
пейринг: МорМор
рейтинг: r
жанры: дарк, кровавый морморный флафф

сочинение на тему "как я провёл лето"

Август в этом году походил на преисподнюю. В нещадной жаре можно было запечься заживо. Раскалённый Лондон отсвечивал белым, по ночам — красным, остывал долго и тяжко, как неизлечимо больной, лишь под утро коротко оживая от грозы. Джим смотрел на него через высокие окна, чертил многоэтажные схемы на стенах и чёртиков на полях. Он мученически кашлял и тайком от Морана потягивал те самые холодные напитки, от которых и подхватил простуду.
— Видеть его уже не могу, — хрипло сообщает он, не оборачиваясь, когда Моран входит в комнату. — Всё никак не сдохнет.
Джим, впрочем, не расстроен бессмертием города. Они похожи — у обоих имеется побочное свойство воскресать.
Себастьян садится сзади на кровать и тянет на себя Джима за предплечье. Тот охотно подаётся назад, устраивается между колен, укладывается спиной на его грудь, плотно прижимаясь. Повторять изгибы друг друга легко и привычно, как давно разученный алгоритм. Джим тут же забывает свою мысль, но Моран её ловит.
— Нужно всего лишь закрыть глаза, — напоминает он, — и спустить курок.
Джима устраивает перспектива в энный раз довериться пуле из глока снайпера.
— Теперь мой черёд.
В прошлый раз не везло. Стреляя наугад в карту мира на стене заднего двора, Джим постоянно попадал то в океан, то в необитаемые ебеня. Моран же с безмятежным лицом пальнул в Индию с пятнадцати метров, и Джим подозревал, что воля тут была далеко не за случаем.
В хит-параде дурных привычек Себастьяна Морана игра не по правилам прочно занимала первые места.
Хотя Джим Мориарти, конечно, и здесь был лидером.

Сейчас их дни нельзя назвать ни хорошими, ни плохими. Джим плавится со скуки, и потому набрасывается на любой крохотный просчёт его подчинённых, выплёскиваясь не бранью, а профессиональными советами, назойливыми, но уместными. Он пытается контролировать всё и всех, с блаженством осознавая, насколько крупную, мощную и отлаженную сеть он создал. Он никогда не думал об этом. Он лишь искал новые возможности, и, в конце концов, возможности сами стали к нему льнуть. Стратегиями же и масштабами занимался Моран.
Джим собой восхищён. Но Джиму всегда мало.
Работа для Мориарти — война, на которой он никогда не был. Которой он руководит, а не подставляется. Война не хуже той, на которой его полковник разжился наградами за убийства (такая смешная шутка). Джим остро улыбается, пока перед его глазами разворачивается свежая карта.
Его награда в убеждении, что мир становится чище. В пальцах Морана на его затылке. Его мозги — идеальное сердце организации. Мозги Морана — её зрение и воздух.
Он зажмуривается, стреляет, и сразу же спешит проверять итог.
— Bebemos, cantamos y amamos!* — восклицает он, вскидывая ладони. — Готовься к фламенко, корриде и сиесте, Себ. Мы отправляется на родину Дон Кихота.
— Испания, — задумчиво отзывается Моран и закрывает ноутбук. — Никогда там не был.

Страна встречает их, как давних друзей. Климат здесь жарче британского, но воздух пропитан пряностями, алкогольными испарениями и липким развратом, а не пылью и электричеством.
Джим радуется шумному Мадриду, окунаясь в него с разбега, широко расставляя руки и напарываясь грудью на встречные взрывные волны. Моран встраивается в окружение медленнее, адаптируется выборочно. Смотрит больше вверх, чем прямо — на архитектуру, не на людей. Люди везде одинаковы. Разница лишь в том, что они вокруг себя создают.

Возле их хостела находится бар под открытым небом. Там есть горящий орухо, тир и музыкальный автомат девяностых.
Уложив подбородок на локти, Джим расслабленно наблюдает за Себастьяном из-за барной стойки. Ему хорошо от алкоголя и тяжёлой сладостной усталости, раскатанной по телу. Кажется, они прожили сегодня семь дней за один.
Возможно, когда-нибудь Джима станет достаточно для себя самого. Потому что его слишком много. Так всегда было: его собственная энергия перегревает мотор, становится балластом.
Но пока рядом Моран, всё правильно. Моран умеет это регулировать. Ему самому это необходимо. Между ними идеальное взаиморазрушение.
Импульсивный матерящийся испанец, которому Джим продул в кости трижды подряд, проигрывает Морану свои часы, шляпу, потрёпанную тачку, а может, уже и душу — местные с этой штукой не церемонятся. Вот только Морану чужие души не нужны.


Сцена матадора — сатанинский круг. Замкнутое поле алчности. Жестокая бесконтрольная жадность тех, кто пришёл посмотреть, как смерть насаживает на свои рога кусок живого мяса. Джим вбирает в себя всё, что видит. Его слегка трясёт от плохо сочетаемого внутри — своей собственной и чужой коллективной жажды. Его мутит и ведёт. Ему слишком весело, чтобы смеяться. Морану не хочется думать, чем всё это может закончиться. Он стоит вплотную позади, не сводя глаз с усыпанной песком арены. Реакции в теле Джима, ощутимые кожей, звучат для Морана громче рёва трибун. Он с интересом прислушивается и запоминает.
Джиму нравится, как они двое контрастируют, включаясь в общее безумие.
Когда выпускают взмыленного быка, Себастьян понимает, что уже сам этим заражён.
Они стоят неподвижно, пока вокруг расхлёстываются штормовые волны, задевая их брызгами. Джим заворожённо смотрит на представление широко раскрытыми глазами. Чувство времени, ощущение момента, горячий кислород в лёгких. Водоворот багрянца перед глазами. Полотно и кровь. Красный бархат. Животное вспарывает человека, сквозь крик и свист никто не успевает вовремя этого понять. В небе над головами надрывно грохочут разрывающиеся золотом снаряды — сегодня день города, очередной день веселья, которое давно избрано здесь главным образом жизни.
Ладони Морана на предплечьях возвращают достаточно органичной реальности, чтобы ничего не испортить. На роге у животного несколько секунд мотается кишка из вывалившегося наружу ливера, кровь крупными пятнами пропитывает песок.
Волны вокруг беснуются и окончательно сходят с ума.


Моран трахает Джима в тёмной грязной подворотне, втиснув в стену и держа под коленями. Ночной Мадрид громко и нервно пульсирует со всех сторон, но они его не слышат. Джим захлёбывается стоном, криком, не успевая вдохнуть. В нём слишком много всего, что находит выход лишь через оргазм или убийство. Он льнёт к Морану всем телом, вцепляется в него изо всех сил, и тот крепко сжимает его в своих руках.
Джим сползает по стене, садится прямо на камни, нагретые за день, и обессиленно вытягивает ноги. Моран приваливается рядом, достав сигарету.
— Ты ведь знал, что так случится, — говорит он, вспоминая развороченный труп.
Джим лениво ведёт плечом, сгибая руку в локте, тянется за сигаретой.
— Не знал. Но подозревал. Владелец этого заведения — мой старый знакомый. Ужасный эстет.
— За эксперименты над животными его рано или поздно засадят, — голос Морана слегка грубеет. Джим ведёт ладонью по его боку, забирается ладонью под влажную от пота серую футболку.
— Его или ему, — рассеянно мурлычет он, закрыв глаза, и улыбается. — Я не против. Давно пора.

Спокойной ночи, Мадрид. Ты заслужил.

Лысоватую седую голову дона Гильермо находят под утро возле загона быков. Глаза у черепушки были вдавлены внутрь, а рот забит кровавым песком.

______________________
* (исп.) Пьём, поём и любим!