howdy pardner
отыгрыш с Бруком, эпизод #1, завершен. июль '13
сам не понял, что это было, но протащился.
у морана громадная ООСина на всю рожу.
Он знает, кто вернулся в зеркало, а кто он сам. Наступили будни, тому кто теперь там в глубине, скучно. Тоска, боль, дыхание ночи - это не то, что ему нужно. Для него же это новый шрам по душе. Не учит, не взращивает. Впервые он не просыпается собой, а находит себя в ванной. Видимо тот очень устал. В зеркале будто не он, руки будто не его, порез на ключице - не помнит откуда. Они пришел слишком рано, первый не замел за собой следы. Эгоист. В кране шипит вода - его смех, в лужах воды отражение - сумасшедший, все не свое, все чужое. Опять в ловушке. "Страшно, страшно" превращается во внутренний шепот: "Бойся, бойся!" Падает на колени, потом и вовсе на мокрый пол. Сжимаясь, хватая себя за волосы, Ричард старается не кричать, лишь шептать.
- Уходи. Оставь меня одного...
На пороге Моран появляется тенью из недр дома. Самому себе становится осязаемым, только когда соприкасается коленями сквозь ткань с холодным кафелем ванной.
Он мог бы сидеть рядом с ним долго, не выдавая своего присутствия, если бы захотел. Ричард бы вряд ли заметил. Только представлений галюциногенного театра с Морана более чем достаточно.
Он укладывает широкую ладонь на темный затылок, едва ощутимо надавливает, поглаживая. Если у него с Джимом зеркально отраженные демоны - эти стихнут так же быстро, как и разгорелись.
Ричард отлично знает, что нужно успокоиться, хотя бы попытаться. Но он боится открыть глаза и увидеть в отражении Мориарти. Кошмар этот сопровождает его повсюду, подстегивая упускать из внимания отражающие предметы. Возвращающая в реальность рука на затылке оказывается большой необходимостью. Эдакий заземлитель.
Брук делает отрывистый вздох, положив свою руку поверх руки Морана, чтобы переложить ту себе на глаза, и жмурится.
- Выключи свет, - хрипло проговаривает Ричард, стараясь не сбиваться на дрожь от прохлады, и отпускает руку.
Моран думает, что лампочку проще отстрелить. Та противно мигает в ответ неуловимо гудящими перепадами. Осколки с потолка, может, отрезвят голову кого-то из двоих находящихся в комнате.
Но он поднимается и тянется к выключателю. Звучит глухой щелчок.
- Хватит, - бросает Моран холодно и низко, и это скорее адресовано извивающемуся силуету, который остался в зеркале без своих теней. - Хватит, - повторяет он на выдохе, склоняясь над фигурой Брука. Сжимает его за плечо и подхватывает за пояс, сильным рывком поднимая и заставляя встать на ноги.
- Хватит жалеть себя. И его. Он мертв, ты живой. Не найдешь тут разницы - загнешься.
Блаженная темнота. Ведомый сильными руками, Брук послушно поднимается. Ноги ватные, стоять на них жутко неудобно. Ощущение чужеродности тела не отпускает, будто он не здесь. Найдя опору в сильном плече, Ричард жмурится, а затем открывает глаза, прогоняя белые огоньки, закружившиеся вокруг.
- Спасибо, - отвечает он, прокашлявшись, - Я постараюсь.
Он пытается, каждый день борется за место в своей голове, прогоняя прочь голос Мориарти. Убеждая себя, что кошмары - это сны, а не реальность. Джеймс бы давно бы забыл бедного Риччи, отдавшись вольностям жизни.
Брук отстраняется, делая шаг назад, чтобы не выдать всю свою дрожь, лишь частично связанную с прохладой комнаты.
Каждый раз это осточертело разит абсурдом. Будучи намертво связанным с демоном из прошлого, каждый раз спасать оболочку от её духа. Без симбиоза которых в Моране не существовало гармонии, что заставляло его ущербно перекатываться из крайности в крайность. И каждый хренов раз он не может себя сдержать.
В темноте Себастьяну так же становится лучше. Он предпочитает не видеть лица Ричарда, на котором каждый эмоциональный оттенок повторяет выражения, давно впаянные в память полковника. Он предпочел бы порою его изуродовать, лишь бы не напоминать себе лишний раз. Но знает, что это ничем не поможет.
Моран вытягивает руку - близко стоящий Брук кажется бесконечно далеким - прижимает кончики пальцев к его виску, прислушивается к ощущениям, которые излучает тело напротив. Почти стабильно. У Ричарда всё настолько нараспашку, что прочувствовать каждый фибр не составляет при желании никакого труда.
- Пошли, - он кивает на дверь и ждет, пока Брук переступит порог первым. - Я заварю чай.
Моран выходит, щелкая замком ванной комнаты. Чайник ждет на кухне, совсем недавно вскипяченный, но с того времени, кажется, проходит не одна вечность, поэтому он выливает воду и ставит на огонь новую партию прохладной жидкости. После чего устало упирается руками в кухонный стол, прикрывая глаза.
Откуда этот страх? Ведь он иррационален, причины более не существует. Это как бояться темноты, а её Ричард не боится, ещё с тех пор, как увидел чужую в собственных глазах. Бояться того, что когда-нибудь он станет Джеймсом уж точно не стоит. В одном теле тот умудрялся быть религией, вопросам и ответами, демоном и богом. Актер так не сможет, а те обрывки, которые вырываются из него, зла не приносят. Только неприятности.
Выступать из укрытия ванной практически больно физически. Глаза нещадно режет. Но Брук тенью следует за Мораном, стараясь шагать бесшумно. Быть для кого-то призраком - не самое приятное. Прикосновение к виску напоминает шоковую терапию и частично возвращает в себя. Получается идти, не шатаясь.
Ричард искренне не знает, как стереть усталость с лица Себастьяна. Проще бы, конечно, было собрать свои пожитки и не мешать тому жить, но он так отчаянно нуждался в нем, что это походило на эгоизм. Войти на кухню он старается так же тихо, прикусив губу.
- Думаю, тебе тоже стоило подумать о том, что можно отпустить и не мучить себя, - не совсем смело рушит тишину Брук, почти невесомо касаясь плеча Морана.
- Отпустить и не мучить себя, - глухо повторяет Моран после небольшой паузы. - Здорово звучит.
"Не лезь ко мне в душу. Кто тебе разрешал? Я как-то упустил этот эпический момент". Моран не говорит этого вслух, он так давно отвык от подобных ощущений, что это кажется наполовину самовнушением. Ричард, конечно же, не желает причинить ничего плохого. Ричард, само собой, не выбирал себе эту внешность и эту участь. Ричард, разумеется, бесконечно чист. Ровно настолько же, насколько и опорочен. Ричард...
Возможно, Брук сможет невзначай найти правильный словесный инструмент. Пока что это не удается обоим, и в общении - если короткие неброские реплики можно назвать общением - они только и делают, что натыкаются на острые углы.
Себастьян неслышно выдыхает. Не оборачиваясь, берет Брука за левое запястье, тянет, заставляя встать между собой и столом. У того тоже острый край. Моран ограждает Ричарда от него, прижав ладонь к его пояснице. Край врезается в тыльную сторону широкой ладони, но он этого не чувствует.
Начинать стоит с самых мелких деталей.
- Расскажи, что тебе снится, - говорит Моран, поднимая другую руку после выключения свистящего чайника и опуская её на плечи сказочника, укладывает ладонь его на затылке. Вжимает его в себя крепче, чтобы не смотреть, и чтобы хоть как-то согреться.
У Брука нет ощущения защиты в этих сильных руках. Скорее наоборот, как в ловушке. Кролик, пойманный удавом. Будто вот-вот сейчас из него вынут душу и препарируют перед ним, заставляя смотреть. Вдоль позвоночника пробегает холодок. Дежавю. Такое он чувствовал раньше часто. Но ведь Моран не причинит ему зла, ведь так? Для него он лишь воспоминания былого. Как фотография: лицом похожа, а человеком не отдает. А губить ничего незначащую бумажку не имеет смысла. Нужно заставить себя переменить эмоции и ощущения.
Ричард поддается давлению и утыкается лбом Себастьяну в грудь. Глаза предательски не закрываются. Он вновь упирается рукой в чужое плечо, только на этот раз для моральной поддержки.
- Иногда мне не снится ничего, и не то, чтобы это радует, - его голос с легкостью бы заглушил свист чайника, если бы не был выключен, - Иногда я снимаю с лица кожу как маску, а под ней ничего. Нет глаз, нет губ, нет носа… Просто белое пятно.
Рассказать о том, что после таких снов он поутру долго смотрит в свое отражение, в ожидании, что все повторится в реальности, стыдно. Каждый раз, Ричарду кажется, что он не сможет отличить свою маску Джима от лица. Его эмоции от своих. В такие моменты отражение выдает зловещую ухмылку, а сказочник поспешно покидает ванную.
Глупый страх слетает, и Ричард не может удержаться. Он прячет лицо в изгибе шеи Морана, прижимаясь ближе. Шепча уже оттуда.
- Но чаще я прохожу Его путь. Даже ощущаю вкус пистолета во рту… Но после такого сна, мне спокойней.
Моран прислушивается к быстрому стуку чужого сердца о грудную клетку. К прерываемому этот стук голосу. Он уже бесконечность не прикасался к чему-то одушевленному - накопившаяся, как старый яд, тяга к разрушению была отчетливо и бессмысленно смертоносной для других после смерти
криминального гения. Сейчас теплое тело кажется энергосберегающей батареей.
Себастьян машинально поглаживает темный затылок, как сотни раз делал это раньше. В Ричарде слишком много жизни, которую можно перебить одним движением. С легкостью, обусловленной отсутствием такой жизни в Себастьяне.
Смысл сказанного после недолгого молчания всплывает на обтекаемую поверхность. Если сны с примеркой на себя финальной роли Джима успокаивают Брука... Морану не хотелось думать об этом. В висках импульсом вспыхнула боль.
Проще было объяснить всё по Фрейду - скрытым желанием таскать стволоподобные предметы в рот.
Моран не спрашивает Ричарда, хотел бы ли он в таком случае отрепетировать всё в реальности. Чтобы сравниться с Мориарти с точностью до последней черты. Он давным-давно привык молчать - обычно слов Джима хватало на двоих, а Моран, в свою очередь, делил с ним безмолвное понимание.
- Будешь пить седативное на ночь, - хрипло отзывается, наконец, полковник, не меняя положения, достает из-за спины Ричарда чайник и к заварник. Травяная смесь заливается кипятком. - И снотворное, если придется.
Прикосновения к затылку успокаивают, через черепную коробку проникает тишина, напополам с чужой горечью. Как оказалось ненадолго. С последней репликой их не совсем удачного спектакля о тихих и спокойных отношениях, ориентируясь на звук, того, чем заняты теперь руки Морана, Брук выныривает из-под них, без силы отталкиваясь от его груди, не желая быть облитым кипятком, и выпрямляется, почти в готовности обороняться.
- Нет, - качает он головой, кривя губы в едва заметной усмешке, - Ты не будешь указывать мне, что делать. Я знаю, что никакие успокоительные в этом мне не помощники. К черту, - и почти нараспев, в лучших традициях, добавляет, - Пей их сам, Басти.
Поворачиваясь к Себастьяну спиной, Ричард ретируется к обеденному столу, рушась на стул. Лучше бы это не задевать. Лучше бы снайпер накричал или ударил - синяки и ссадины заживут. Он и не заметил, как все это высказал, реагируя автоматически. Темня занавесь слетает с мыслей, а изображение перед глазами не расплывается. Но актер вновь прячет лицо, только теперь в собственных ладонях, упираясь локтями в столешницу, чуть раскачиваясь. Где-то на задворках сознания слышатся одинокие хлопки и, кажется, смех. Как же ему не хватает сказок со счастливым концом.
- Прости, - негромко проговаривает Брук, и не думая поднимать голову и, уж точно, не смея поднять взгляд на мужчину.
Себастьян заливает воду неспешно, следя за тем, как засушенные целебные травинки и листья распрямляются под напором влаги. Сюрреалистично. Почти так же, как и видоизмененный голос сторителлера, вливавшийся в уши записью на замедленной пленке.
Не то, чтобы Моран не ожидал подобного. Он даже готовился на каком-то иррациональном подсознательном уровне. Каждый исход был высчитан заранее. Сейчас же выбранное предстояло изучать.
Моран вдруг понял, что совершенно не имеет на это сил. На него навалилось тяжелое безразличие.
Чашка наполнилась ароматной янтарной жидкостью. Моран с тихим стуком поставил чай на стол перед Ричардом и склонился над ним, упираясь одной рукой в дубовую поверхность, другой - в спинку стула.
- Ты будешь делать то, что я скажу, - металлический в своём спокойствии низкий голос звучал у самого уха Брука. Этим тоном можно было вспороть живые ткани до костей. - И ты будешь пить то, что потребуется. Столько, сколько нужно.
Озвучивать тот факт, что в противном случае Моран его вышвырнет за порог или пристрелит, было лишним. Он был уверен, что Ричард и без того кристально ясно это понимал.
Выпрямившись, Моран вышел из кухни. Атмосфера в квартире, казалось, загустела от концентрата того невысказанного, что осталось между строк.
Он прошел в свою комнату без света и вытянулся на жестковатой кровати, ощущая себя опустошенным. И слабо [не] надеясь на какой-либо сон.
Брук готов сжаться под силой голоса, заткнуть уши, лишь бы не слушать. Пора перестать себя убаюкивать иллюзиями, ждать чего-то хорошего уже бессмысленного. Чудо не случиться ни на рождество, ни на день рождения.
Он отнимает руки от лица, только тогда, когда о передвижениях Морана не говорит ни один звук. Сейчас Ричард не знает, что лучше: спешно собрать вещи и бежать или же догнать Себастьяна. Хотя, кого он обманывает? Чья судьба была им прожита, не понятно до конца. Он не покинет это место, да и пуля догонит быстрее. Право выбора и свободы у него давно нет.
Кружка на столе сочится злобой. Сказочник не прикасается к ней, как бы ни манило тепло, пусть и не живое. Тот, кто приготовил это зелье, холоден и хмур. Но ему не холодно, он не боится. Ну, почти. Брук поднимается из-за стола и выходит из кухни, медлит в коридоре. Понятно, где обитает зверь со сталью в бархатном рыке. Ричард мнется у дверей и только потом входит в спальню. Это не его место, поэтому он прячется от взгляда. Садится на пол у изножья, опираясь лопатками о спинку кровати, обхватив себя руками.
- А ведь даже у птиц были и есть короли. Ни каких династий, престолов, нет. Все намного проще и одновременно сложнее. Существует такая птичка - крапивник, мягкий пушистый шарик с поднятым торчком коротким хвостиком. Но тем не менее, крапивник и есть птичий король - титул, который он получил с помощью хитрости. В дни великого Кольма Килла, птицы со всего света слетелись, чтобы выбрать себе короля. Но так как каждый метил на этот высокий пост, птицы не смогли прийти к согласию, и очень скоро между ними разгорелась настоящая война - кровавая битва, которая в течение трех лет бушевала во всех лесах света... - Ричард примерно знает, чем может поплатиться за такую наглость, но голос его тихий и ровный. Сказки – единственное, что действительно его, единственное, что он может сделать.
Моран никак не отреагировал на появление на его территории темного тихого силуэта, слепо смотря сквозь мрак на потолок. Внутри всё было выхолощенным, ощутимо сухим без привычного эмоционального наполнения со стороны. Насильственное спокойствие - одно из едва ли не самых худших навязанных обстоятельствами состояний.
У них даже голоса так схожи. Один и тот же тон, тембр, переливы. У Брука мягче, у Джима - обволакивающе. Моран отстраненно слушал. Не так слова, как сам звук голоса, рассеивающийся вокруг болящей головы. Сказка казалась отдаленно знакомой. Что-то из прошлой жизни, давно похороненное под наслоенными пластами памяти.
- Продолжай.
Моран потянулся к тумбочке, достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Лунный луч, воткнувшийся в стекло, тут же принялся нанизывать на себя полупрозрачный синеватый дым.
Немного удивленный, Ричард бросает короткий взгляд через спинку кровати, в неверии приподняв брови. Ну, послышаться однозначно не могло. Но он не против, нет-нет. Это приятное удивление, сказочник медлит, наблюдая за тлеющим огоньком сигареты. Сам он не курил, но запах табачного дыма был приятен.
Кивнув, Брук откидывает голову, упираясь затылком в спинку кровати. Слова вытекают из него сами по себе. Он и сказку не подбирал специально, просто так получилось.
- Старая ворона предложила обратиться за советом к Кольму Киллу. И Кольм приказал им считать того королем, кто сможет взлететь выше всех. Все согласились, что такое решение будет мудрым и справедливым. И следуя знаку, все птицы взвились вверх, - прикрыв глаза, Ричард облизнул пересохшие губы, - Испытание было нелегким. Одна за одной от усталости они стали падать вниз. Пока наконец не осталась одна-единственная птица, которая все еще парила в вышине. Это был орел. Тщеславный, он поднимался все выше и выше. И когда он замер в воздухе, гордый своим полетом и уверенный, что на землю он опустится Королем Птиц, с его спины вдруг взлетел маленький крапивник - он все время сидел там, - поднялся вверх еще на один фут, а затем опустился на землю Королем Птиц! Кольму пришлось сдержать слово и отдать титул хитрецу. Но с тех пор на нем лежит заклятье, никогда ему не подняться в полете выше, чем он поднялся в тот день над орлиным крылом...
Голос Брука становился тише, пока вовсе не смолк. Опьяненный любимым делом, он, наконец расслабился. Окончательно смолк и страх.
Иллюстративное воображение меняло на потолке четкие неяркие кадры по мере рассказа. Крови в них было гораздо больше, чем в словах. Ассоциативное мышление против воли рисовало параллели. Джим - орел, Ричард - крапивник. Не о своем ли хроническом вживании в роль Брук хотел этим рассказать.
Себастьян докурил и закинул руку за подушку, привычным уже который год жестом сжимая пальцами рукоять пистолета перед тем, как заснуть. Спать не хотелось, хотя тело от усталости казалось пустым. Требовалась банальная отключка.
- Спасибо, - произнес Себастьян после долгого молчания. Дым завис еле видимой сеткой у люстры.
- Собираешься спать на полу?
Брук теперь обнимает колени и утыкается в них подбородком. На этот раз ему даже тепло. И это вполне объяснимо, хотя он не знает, понимает ли Моран, как много сделал дня него, сказав спасибо. Ему и правда приятно, легкость после долгого монолога неописуема. И дышать чужим дымом, тоже приятно. Оттого мягкая улыбка не кажется глупой.
- Нет, - Ричард запинается на этом слове, но спешит пояснить, - Спать пока не собираюсь... Если мешаю, то я могу уйти.
После своего выпада, он не хочет надоедать, но и находиться одному, как-то не особо хочется. Даже в комнате со спящим человеком, ночь не обещает быть такой пугающей, как изображает представление о ней. Чтобы увидеть реакцию, хотя бы очертаний Себастьяна, Брук вытягивает шею, заглядывая за спинку кровати.
- Ложись, - почти перебивает его на последнем слове Моран, слегка подвигаясь. - Места хватит.
"Всё равно от твоих ночных стонов и бормотания за стеной спать невозможно. Так хоть заткну вовремя рот". В конце концов такой исход был предсказуем; Ричард не умеет быть один, как бы усиленно не учился этому всю жизнь. Не может спать, работать, даже в зеркало в одиночку сейчас посмотреть не в состоянии. Жалко? Вряд ли. Себастьян не брался давать такой жизни какую-либо характеристику. Он в целом никак не оценивал людей. Подавляющее большинство слилось в его восприятии в единую цельную массу, обитающую за далекой плотной стеной рутины.
Он отпускает оружие и вытягивается, ощущая, как неприятно хрустят позвонки. Сковывающее постоянное напряжение, вечный спутник, неохотно утихает.
Эмоции, как калейдоскоп прокрутили, проскользнуло все: облегчение, испуг, недоверие и даже то, что издалека походит на радость. Что говорить, сам по себе, Ричард никогда не был особо смелым человеком. Поэтому и теперь, он медлит, прикусив губу. Только Моран два раза вряд ли повторять станет. Брук неловко поднимается на затекшие ноги. Обойти кровать - дело нехитрое, но, как оказалось, и на это нужно решиться.
Сначала Ричард робко присаживается на кровать и только потом ложится на освобожденную для него часть кровати. У него не самый высокий рост, да и не такое и крупное телосложение, он привык быть незаметным, занимающим мало пространства, к этому и стремился сейчас, сворачиваясь почти клубком под боком у Себастьяна.
- Спасибо, - на этот раз вполне искренняя благодарность уже от Брука.
Ужасающие краски ночи определенно выцветают, может, это время будет тише, чем все остальное...
Моран бесстрастно ждет, пока тот умостится. Шорох одеяла, движения рядом, всё гипертрофированно тихое, будто Брук пытается превратиться и вовсе в призрака. Ведет себя как побитый котенок. То наказаный, то прощеный. Глупая ассоциация.
Моран думает, что это последнее, что бы он хотел видеть в оболочке Джима. И осекается, понимая, что ему уже никогда не разделить их восприятием окончательно, сколько бы ни было различий. Полные противоположности в единой завинчивающейся спирали.
Когда тишина становится осязаемой, он опускает руку Ричарду на затылок, мягко укладывая ладонь и ощущая кончиками пальцев пульс под тонкой кожей виска. С биением жизни под рукой почти так же спокойно, как и с оружием. И Моран закрывает, наконец, глаза.
Ричард замирает, как только рука касается его. Нет, он не боится, просто не ожидал. Дыхание восстанавливается, становится равномерным. Сказочник старается больше не ворочаться, чтобы не нарушить покой гостеприимного хозяина кровати.
Странно, что оберегом от демона становится его соратник. Сон не придет быстро, этого и ожидать не стоит, зато тело наполняется расслабленностью. Нужно было стать совсем невольником, чтобы понять, что ощущал Джим, находясь рядом с Себастьяном. Упоминание имени мысленно пригоняет ещё порцию холодка по шее. Он-то и подгоняет Брука: тот жмется немного ближе к Морану, прикрывая глаза, больше прячась от себя, чем зазывая Морфея.
Ругая себя за глупость, наивность и мягкость, Ричард призывает все сказки в своей голове подарить человеку рядом спокойный сон, себе он желает темноты. Будто вновь стал ребенком.
сам не понял, что это было, но протащился.
у морана громадная ООСина на всю рожу.
Он знает, кто вернулся в зеркало, а кто он сам. Наступили будни, тому кто теперь там в глубине, скучно. Тоска, боль, дыхание ночи - это не то, что ему нужно. Для него же это новый шрам по душе. Не учит, не взращивает. Впервые он не просыпается собой, а находит себя в ванной. Видимо тот очень устал. В зеркале будто не он, руки будто не его, порез на ключице - не помнит откуда. Они пришел слишком рано, первый не замел за собой следы. Эгоист. В кране шипит вода - его смех, в лужах воды отражение - сумасшедший, все не свое, все чужое. Опять в ловушке. "Страшно, страшно" превращается во внутренний шепот: "Бойся, бойся!" Падает на колени, потом и вовсе на мокрый пол. Сжимаясь, хватая себя за волосы, Ричард старается не кричать, лишь шептать.
- Уходи. Оставь меня одного...
На пороге Моран появляется тенью из недр дома. Самому себе становится осязаемым, только когда соприкасается коленями сквозь ткань с холодным кафелем ванной.
Он мог бы сидеть рядом с ним долго, не выдавая своего присутствия, если бы захотел. Ричард бы вряд ли заметил. Только представлений галюциногенного театра с Морана более чем достаточно.
Он укладывает широкую ладонь на темный затылок, едва ощутимо надавливает, поглаживая. Если у него с Джимом зеркально отраженные демоны - эти стихнут так же быстро, как и разгорелись.
Ричард отлично знает, что нужно успокоиться, хотя бы попытаться. Но он боится открыть глаза и увидеть в отражении Мориарти. Кошмар этот сопровождает его повсюду, подстегивая упускать из внимания отражающие предметы. Возвращающая в реальность рука на затылке оказывается большой необходимостью. Эдакий заземлитель.
Брук делает отрывистый вздох, положив свою руку поверх руки Морана, чтобы переложить ту себе на глаза, и жмурится.
- Выключи свет, - хрипло проговаривает Ричард, стараясь не сбиваться на дрожь от прохлады, и отпускает руку.
Моран думает, что лампочку проще отстрелить. Та противно мигает в ответ неуловимо гудящими перепадами. Осколки с потолка, может, отрезвят голову кого-то из двоих находящихся в комнате.
Но он поднимается и тянется к выключателю. Звучит глухой щелчок.
- Хватит, - бросает Моран холодно и низко, и это скорее адресовано извивающемуся силуету, который остался в зеркале без своих теней. - Хватит, - повторяет он на выдохе, склоняясь над фигурой Брука. Сжимает его за плечо и подхватывает за пояс, сильным рывком поднимая и заставляя встать на ноги.
- Хватит жалеть себя. И его. Он мертв, ты живой. Не найдешь тут разницы - загнешься.
Блаженная темнота. Ведомый сильными руками, Брук послушно поднимается. Ноги ватные, стоять на них жутко неудобно. Ощущение чужеродности тела не отпускает, будто он не здесь. Найдя опору в сильном плече, Ричард жмурится, а затем открывает глаза, прогоняя белые огоньки, закружившиеся вокруг.
- Спасибо, - отвечает он, прокашлявшись, - Я постараюсь.
Он пытается, каждый день борется за место в своей голове, прогоняя прочь голос Мориарти. Убеждая себя, что кошмары - это сны, а не реальность. Джеймс бы давно бы забыл бедного Риччи, отдавшись вольностям жизни.
Брук отстраняется, делая шаг назад, чтобы не выдать всю свою дрожь, лишь частично связанную с прохладой комнаты.
Каждый раз это осточертело разит абсурдом. Будучи намертво связанным с демоном из прошлого, каждый раз спасать оболочку от её духа. Без симбиоза которых в Моране не существовало гармонии, что заставляло его ущербно перекатываться из крайности в крайность. И каждый хренов раз он не может себя сдержать.
В темноте Себастьяну так же становится лучше. Он предпочитает не видеть лица Ричарда, на котором каждый эмоциональный оттенок повторяет выражения, давно впаянные в память полковника. Он предпочел бы порою его изуродовать, лишь бы не напоминать себе лишний раз. Но знает, что это ничем не поможет.
Моран вытягивает руку - близко стоящий Брук кажется бесконечно далеким - прижимает кончики пальцев к его виску, прислушивается к ощущениям, которые излучает тело напротив. Почти стабильно. У Ричарда всё настолько нараспашку, что прочувствовать каждый фибр не составляет при желании никакого труда.
- Пошли, - он кивает на дверь и ждет, пока Брук переступит порог первым. - Я заварю чай.
Моран выходит, щелкая замком ванной комнаты. Чайник ждет на кухне, совсем недавно вскипяченный, но с того времени, кажется, проходит не одна вечность, поэтому он выливает воду и ставит на огонь новую партию прохладной жидкости. После чего устало упирается руками в кухонный стол, прикрывая глаза.
Откуда этот страх? Ведь он иррационален, причины более не существует. Это как бояться темноты, а её Ричард не боится, ещё с тех пор, как увидел чужую в собственных глазах. Бояться того, что когда-нибудь он станет Джеймсом уж точно не стоит. В одном теле тот умудрялся быть религией, вопросам и ответами, демоном и богом. Актер так не сможет, а те обрывки, которые вырываются из него, зла не приносят. Только неприятности.
Выступать из укрытия ванной практически больно физически. Глаза нещадно режет. Но Брук тенью следует за Мораном, стараясь шагать бесшумно. Быть для кого-то призраком - не самое приятное. Прикосновение к виску напоминает шоковую терапию и частично возвращает в себя. Получается идти, не шатаясь.
Ричард искренне не знает, как стереть усталость с лица Себастьяна. Проще бы, конечно, было собрать свои пожитки и не мешать тому жить, но он так отчаянно нуждался в нем, что это походило на эгоизм. Войти на кухню он старается так же тихо, прикусив губу.
- Думаю, тебе тоже стоило подумать о том, что можно отпустить и не мучить себя, - не совсем смело рушит тишину Брук, почти невесомо касаясь плеча Морана.
- Отпустить и не мучить себя, - глухо повторяет Моран после небольшой паузы. - Здорово звучит.
"Не лезь ко мне в душу. Кто тебе разрешал? Я как-то упустил этот эпический момент". Моран не говорит этого вслух, он так давно отвык от подобных ощущений, что это кажется наполовину самовнушением. Ричард, конечно же, не желает причинить ничего плохого. Ричард, само собой, не выбирал себе эту внешность и эту участь. Ричард, разумеется, бесконечно чист. Ровно настолько же, насколько и опорочен. Ричард...
Возможно, Брук сможет невзначай найти правильный словесный инструмент. Пока что это не удается обоим, и в общении - если короткие неброские реплики можно назвать общением - они только и делают, что натыкаются на острые углы.
Себастьян неслышно выдыхает. Не оборачиваясь, берет Брука за левое запястье, тянет, заставляя встать между собой и столом. У того тоже острый край. Моран ограждает Ричарда от него, прижав ладонь к его пояснице. Край врезается в тыльную сторону широкой ладони, но он этого не чувствует.
Начинать стоит с самых мелких деталей.
- Расскажи, что тебе снится, - говорит Моран, поднимая другую руку после выключения свистящего чайника и опуская её на плечи сказочника, укладывает ладонь его на затылке. Вжимает его в себя крепче, чтобы не смотреть, и чтобы хоть как-то согреться.
У Брука нет ощущения защиты в этих сильных руках. Скорее наоборот, как в ловушке. Кролик, пойманный удавом. Будто вот-вот сейчас из него вынут душу и препарируют перед ним, заставляя смотреть. Вдоль позвоночника пробегает холодок. Дежавю. Такое он чувствовал раньше часто. Но ведь Моран не причинит ему зла, ведь так? Для него он лишь воспоминания былого. Как фотография: лицом похожа, а человеком не отдает. А губить ничего незначащую бумажку не имеет смысла. Нужно заставить себя переменить эмоции и ощущения.
Ричард поддается давлению и утыкается лбом Себастьяну в грудь. Глаза предательски не закрываются. Он вновь упирается рукой в чужое плечо, только на этот раз для моральной поддержки.
- Иногда мне не снится ничего, и не то, чтобы это радует, - его голос с легкостью бы заглушил свист чайника, если бы не был выключен, - Иногда я снимаю с лица кожу как маску, а под ней ничего. Нет глаз, нет губ, нет носа… Просто белое пятно.
Рассказать о том, что после таких снов он поутру долго смотрит в свое отражение, в ожидании, что все повторится в реальности, стыдно. Каждый раз, Ричарду кажется, что он не сможет отличить свою маску Джима от лица. Его эмоции от своих. В такие моменты отражение выдает зловещую ухмылку, а сказочник поспешно покидает ванную.
Глупый страх слетает, и Ричард не может удержаться. Он прячет лицо в изгибе шеи Морана, прижимаясь ближе. Шепча уже оттуда.
- Но чаще я прохожу Его путь. Даже ощущаю вкус пистолета во рту… Но после такого сна, мне спокойней.
Моран прислушивается к быстрому стуку чужого сердца о грудную клетку. К прерываемому этот стук голосу. Он уже бесконечность не прикасался к чему-то одушевленному - накопившаяся, как старый яд, тяга к разрушению была отчетливо и бессмысленно смертоносной для других после смерти
криминального гения. Сейчас теплое тело кажется энергосберегающей батареей.
Себастьян машинально поглаживает темный затылок, как сотни раз делал это раньше. В Ричарде слишком много жизни, которую можно перебить одним движением. С легкостью, обусловленной отсутствием такой жизни в Себастьяне.
Смысл сказанного после недолгого молчания всплывает на обтекаемую поверхность. Если сны с примеркой на себя финальной роли Джима успокаивают Брука... Морану не хотелось думать об этом. В висках импульсом вспыхнула боль.
Проще было объяснить всё по Фрейду - скрытым желанием таскать стволоподобные предметы в рот.
Моран не спрашивает Ричарда, хотел бы ли он в таком случае отрепетировать всё в реальности. Чтобы сравниться с Мориарти с точностью до последней черты. Он давным-давно привык молчать - обычно слов Джима хватало на двоих, а Моран, в свою очередь, делил с ним безмолвное понимание.
- Будешь пить седативное на ночь, - хрипло отзывается, наконец, полковник, не меняя положения, достает из-за спины Ричарда чайник и к заварник. Травяная смесь заливается кипятком. - И снотворное, если придется.
Прикосновения к затылку успокаивают, через черепную коробку проникает тишина, напополам с чужой горечью. Как оказалось ненадолго. С последней репликой их не совсем удачного спектакля о тихих и спокойных отношениях, ориентируясь на звук, того, чем заняты теперь руки Морана, Брук выныривает из-под них, без силы отталкиваясь от его груди, не желая быть облитым кипятком, и выпрямляется, почти в готовности обороняться.
- Нет, - качает он головой, кривя губы в едва заметной усмешке, - Ты не будешь указывать мне, что делать. Я знаю, что никакие успокоительные в этом мне не помощники. К черту, - и почти нараспев, в лучших традициях, добавляет, - Пей их сам, Басти.
Поворачиваясь к Себастьяну спиной, Ричард ретируется к обеденному столу, рушась на стул. Лучше бы это не задевать. Лучше бы снайпер накричал или ударил - синяки и ссадины заживут. Он и не заметил, как все это высказал, реагируя автоматически. Темня занавесь слетает с мыслей, а изображение перед глазами не расплывается. Но актер вновь прячет лицо, только теперь в собственных ладонях, упираясь локтями в столешницу, чуть раскачиваясь. Где-то на задворках сознания слышатся одинокие хлопки и, кажется, смех. Как же ему не хватает сказок со счастливым концом.
- Прости, - негромко проговаривает Брук, и не думая поднимать голову и, уж точно, не смея поднять взгляд на мужчину.
Себастьян заливает воду неспешно, следя за тем, как засушенные целебные травинки и листья распрямляются под напором влаги. Сюрреалистично. Почти так же, как и видоизмененный голос сторителлера, вливавшийся в уши записью на замедленной пленке.
Не то, чтобы Моран не ожидал подобного. Он даже готовился на каком-то иррациональном подсознательном уровне. Каждый исход был высчитан заранее. Сейчас же выбранное предстояло изучать.
Моран вдруг понял, что совершенно не имеет на это сил. На него навалилось тяжелое безразличие.
Чашка наполнилась ароматной янтарной жидкостью. Моран с тихим стуком поставил чай на стол перед Ричардом и склонился над ним, упираясь одной рукой в дубовую поверхность, другой - в спинку стула.
- Ты будешь делать то, что я скажу, - металлический в своём спокойствии низкий голос звучал у самого уха Брука. Этим тоном можно было вспороть живые ткани до костей. - И ты будешь пить то, что потребуется. Столько, сколько нужно.
Озвучивать тот факт, что в противном случае Моран его вышвырнет за порог или пристрелит, было лишним. Он был уверен, что Ричард и без того кристально ясно это понимал.
Выпрямившись, Моран вышел из кухни. Атмосфера в квартире, казалось, загустела от концентрата того невысказанного, что осталось между строк.
Он прошел в свою комнату без света и вытянулся на жестковатой кровати, ощущая себя опустошенным. И слабо [не] надеясь на какой-либо сон.
Брук готов сжаться под силой голоса, заткнуть уши, лишь бы не слушать. Пора перестать себя убаюкивать иллюзиями, ждать чего-то хорошего уже бессмысленного. Чудо не случиться ни на рождество, ни на день рождения.
Он отнимает руки от лица, только тогда, когда о передвижениях Морана не говорит ни один звук. Сейчас Ричард не знает, что лучше: спешно собрать вещи и бежать или же догнать Себастьяна. Хотя, кого он обманывает? Чья судьба была им прожита, не понятно до конца. Он не покинет это место, да и пуля догонит быстрее. Право выбора и свободы у него давно нет.
Кружка на столе сочится злобой. Сказочник не прикасается к ней, как бы ни манило тепло, пусть и не живое. Тот, кто приготовил это зелье, холоден и хмур. Но ему не холодно, он не боится. Ну, почти. Брук поднимается из-за стола и выходит из кухни, медлит в коридоре. Понятно, где обитает зверь со сталью в бархатном рыке. Ричард мнется у дверей и только потом входит в спальню. Это не его место, поэтому он прячется от взгляда. Садится на пол у изножья, опираясь лопатками о спинку кровати, обхватив себя руками.
- А ведь даже у птиц были и есть короли. Ни каких династий, престолов, нет. Все намного проще и одновременно сложнее. Существует такая птичка - крапивник, мягкий пушистый шарик с поднятым торчком коротким хвостиком. Но тем не менее, крапивник и есть птичий король - титул, который он получил с помощью хитрости. В дни великого Кольма Килла, птицы со всего света слетелись, чтобы выбрать себе короля. Но так как каждый метил на этот высокий пост, птицы не смогли прийти к согласию, и очень скоро между ними разгорелась настоящая война - кровавая битва, которая в течение трех лет бушевала во всех лесах света... - Ричард примерно знает, чем может поплатиться за такую наглость, но голос его тихий и ровный. Сказки – единственное, что действительно его, единственное, что он может сделать.
Моран никак не отреагировал на появление на его территории темного тихого силуэта, слепо смотря сквозь мрак на потолок. Внутри всё было выхолощенным, ощутимо сухим без привычного эмоционального наполнения со стороны. Насильственное спокойствие - одно из едва ли не самых худших навязанных обстоятельствами состояний.
У них даже голоса так схожи. Один и тот же тон, тембр, переливы. У Брука мягче, у Джима - обволакивающе. Моран отстраненно слушал. Не так слова, как сам звук голоса, рассеивающийся вокруг болящей головы. Сказка казалась отдаленно знакомой. Что-то из прошлой жизни, давно похороненное под наслоенными пластами памяти.
- Продолжай.
Моран потянулся к тумбочке, достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Лунный луч, воткнувшийся в стекло, тут же принялся нанизывать на себя полупрозрачный синеватый дым.
Немного удивленный, Ричард бросает короткий взгляд через спинку кровати, в неверии приподняв брови. Ну, послышаться однозначно не могло. Но он не против, нет-нет. Это приятное удивление, сказочник медлит, наблюдая за тлеющим огоньком сигареты. Сам он не курил, но запах табачного дыма был приятен.
Кивнув, Брук откидывает голову, упираясь затылком в спинку кровати. Слова вытекают из него сами по себе. Он и сказку не подбирал специально, просто так получилось.
- Старая ворона предложила обратиться за советом к Кольму Киллу. И Кольм приказал им считать того королем, кто сможет взлететь выше всех. Все согласились, что такое решение будет мудрым и справедливым. И следуя знаку, все птицы взвились вверх, - прикрыв глаза, Ричард облизнул пересохшие губы, - Испытание было нелегким. Одна за одной от усталости они стали падать вниз. Пока наконец не осталась одна-единственная птица, которая все еще парила в вышине. Это был орел. Тщеславный, он поднимался все выше и выше. И когда он замер в воздухе, гордый своим полетом и уверенный, что на землю он опустится Королем Птиц, с его спины вдруг взлетел маленький крапивник - он все время сидел там, - поднялся вверх еще на один фут, а затем опустился на землю Королем Птиц! Кольму пришлось сдержать слово и отдать титул хитрецу. Но с тех пор на нем лежит заклятье, никогда ему не подняться в полете выше, чем он поднялся в тот день над орлиным крылом...
Голос Брука становился тише, пока вовсе не смолк. Опьяненный любимым делом, он, наконец расслабился. Окончательно смолк и страх.
Иллюстративное воображение меняло на потолке четкие неяркие кадры по мере рассказа. Крови в них было гораздо больше, чем в словах. Ассоциативное мышление против воли рисовало параллели. Джим - орел, Ричард - крапивник. Не о своем ли хроническом вживании в роль Брук хотел этим рассказать.
Себастьян докурил и закинул руку за подушку, привычным уже который год жестом сжимая пальцами рукоять пистолета перед тем, как заснуть. Спать не хотелось, хотя тело от усталости казалось пустым. Требовалась банальная отключка.
- Спасибо, - произнес Себастьян после долгого молчания. Дым завис еле видимой сеткой у люстры.
- Собираешься спать на полу?
Брук теперь обнимает колени и утыкается в них подбородком. На этот раз ему даже тепло. И это вполне объяснимо, хотя он не знает, понимает ли Моран, как много сделал дня него, сказав спасибо. Ему и правда приятно, легкость после долгого монолога неописуема. И дышать чужим дымом, тоже приятно. Оттого мягкая улыбка не кажется глупой.
- Нет, - Ричард запинается на этом слове, но спешит пояснить, - Спать пока не собираюсь... Если мешаю, то я могу уйти.
После своего выпада, он не хочет надоедать, но и находиться одному, как-то не особо хочется. Даже в комнате со спящим человеком, ночь не обещает быть такой пугающей, как изображает представление о ней. Чтобы увидеть реакцию, хотя бы очертаний Себастьяна, Брук вытягивает шею, заглядывая за спинку кровати.
- Ложись, - почти перебивает его на последнем слове Моран, слегка подвигаясь. - Места хватит.
"Всё равно от твоих ночных стонов и бормотания за стеной спать невозможно. Так хоть заткну вовремя рот". В конце концов такой исход был предсказуем; Ричард не умеет быть один, как бы усиленно не учился этому всю жизнь. Не может спать, работать, даже в зеркало в одиночку сейчас посмотреть не в состоянии. Жалко? Вряд ли. Себастьян не брался давать такой жизни какую-либо характеристику. Он в целом никак не оценивал людей. Подавляющее большинство слилось в его восприятии в единую цельную массу, обитающую за далекой плотной стеной рутины.
Он отпускает оружие и вытягивается, ощущая, как неприятно хрустят позвонки. Сковывающее постоянное напряжение, вечный спутник, неохотно утихает.
Эмоции, как калейдоскоп прокрутили, проскользнуло все: облегчение, испуг, недоверие и даже то, что издалека походит на радость. Что говорить, сам по себе, Ричард никогда не был особо смелым человеком. Поэтому и теперь, он медлит, прикусив губу. Только Моран два раза вряд ли повторять станет. Брук неловко поднимается на затекшие ноги. Обойти кровать - дело нехитрое, но, как оказалось, и на это нужно решиться.
Сначала Ричард робко присаживается на кровать и только потом ложится на освобожденную для него часть кровати. У него не самый высокий рост, да и не такое и крупное телосложение, он привык быть незаметным, занимающим мало пространства, к этому и стремился сейчас, сворачиваясь почти клубком под боком у Себастьяна.
- Спасибо, - на этот раз вполне искренняя благодарность уже от Брука.
Ужасающие краски ночи определенно выцветают, может, это время будет тише, чем все остальное...
Моран бесстрастно ждет, пока тот умостится. Шорох одеяла, движения рядом, всё гипертрофированно тихое, будто Брук пытается превратиться и вовсе в призрака. Ведет себя как побитый котенок. То наказаный, то прощеный. Глупая ассоциация.
Моран думает, что это последнее, что бы он хотел видеть в оболочке Джима. И осекается, понимая, что ему уже никогда не разделить их восприятием окончательно, сколько бы ни было различий. Полные противоположности в единой завинчивающейся спирали.
Когда тишина становится осязаемой, он опускает руку Ричарду на затылок, мягко укладывая ладонь и ощущая кончиками пальцев пульс под тонкой кожей виска. С биением жизни под рукой почти так же спокойно, как и с оружием. И Моран закрывает, наконец, глаза.
Ричард замирает, как только рука касается его. Нет, он не боится, просто не ожидал. Дыхание восстанавливается, становится равномерным. Сказочник старается больше не ворочаться, чтобы не нарушить покой гостеприимного хозяина кровати.
Странно, что оберегом от демона становится его соратник. Сон не придет быстро, этого и ожидать не стоит, зато тело наполняется расслабленностью. Нужно было стать совсем невольником, чтобы понять, что ощущал Джим, находясь рядом с Себастьяном. Упоминание имени мысленно пригоняет ещё порцию холодка по шее. Он-то и подгоняет Брука: тот жмется немного ближе к Морану, прикрывая глаза, больше прячась от себя, чем зазывая Морфея.
Ругая себя за глупость, наивность и мягкость, Ричард призывает все сказки в своей голове подарить человеку рядом спокойный сон, себе он желает темноты. Будто вновь стал ребенком.
@темы: #role-playing
-
-
05.10.2013 в 17:24А как вообще у Морана может быть ООС, если пишешь не по АКД?)
Фанонный-то у каждого пока свой?
-
-
07.10.2013 в 18:23-
-
07.10.2013 в 19:39ЗЫ: *шепотом* или ваш шибко ревнивый и не потерпит конкуренции?
-
-
09.10.2013 в 21:37