греховные женщины

не выдержал и сделал

fem!МорМор.

матьвашу, мне это нужно.

@настроение: весна, девочки, красота, уруру

@темы: #чёрные демоны, белые демоны, #закрытый колледж грешниц

---

04.03.2013 в 18:33

Пишет  Caelibem:

поехали, посидим и выпьем чего-нибудь, подешевле и крепче.
наши герои, мой друг, презирали бы нас.

@темы: #психосоматическое, #пепел

---

urrr

25.02.2013 в 17:06

Пишет  Wandering_bullet:

Для  giarossin, мормор, секс на снегу.

вышло что-то маленькое и странное

У Джима красные, обветренные губы и шальная улыбка, и Моран протягивает руку и проводит пальцами по холодной коже, стирая с лица Мориарти снежинки.
Джим вытащил Себастьяна под снегопад, как были: в тонких джинсах и футболках, в не застегнутой обуви и с нагретой в тепле помещения кожей.
Пар вырывается изо рта облачками, оседая мельчайшими частичками на коже и замерзая, и Моран наклоняется ниже, проводит языком по губам Джима, слизывая ломкие хрусталики льда.
Секс на снегу? Почему бы и нет.
Джим улыбается в поцелуй и кусает, тянет губами нижнюю губу так, что на утоптанный снег между ними медленно и как-то торжественно летит капля крови, сюрреалистично яркая на фоне белоснежной пустоты вокруг.
Джим откидывается на снег, подставляясь под губы, и посмеивается своим мыслям, гулко стонет, когда Себастьян толкается, нависая сверху. Моран упирается руками в снег, чувствуя, как тонкую кожу на костяшках сдирает подмерзший, острый слой снега, и с улыбкой наклоняется ближе к стонущему в такт толчкам Джиму.
Как гребанная Белоснежка, этот контраст черных волос на кипельно белом снегу, и яркие вспышки свежей крови.
Определенно, в такой окантовке снег нравится Морану гораздо больше.

@темы: #чёрные демоны, белые демоны, #enjoy

---

МорМор. Равенство изъянов.

В ночных подвешенных разговорах часто обнаруживаются не просто фишки, а целые куски собственного хэдканона. Кусок этот я уже давно успел выхолить, обласкать и возлелеять во все тяжкие, и свято в него же уверовать. Боже, храни МорМор и интуитов


Джим не верит в людей. Больше всего ему в них нравится разве что факт, что те служат отличным расходным материалом. Джиму нужно верить "во что-то". В жизнь, в бесконечный бег, в логику, по которой это движение происходит упорядоченно. Джим верит в человеческий ум, он умеет выискивать среди скопища речной гальки сверкающие драгоценные крупицы, исключительные мозги, которые можно испытывать на прочность, пока когти не зацепятся за малейшую трещину. Это могут быть одновременно несколько людей. Возможно, целая организованная система.
Мориарти сам является непрерывным двигателем, он выпивает до дна всё, что попадает в его руки, высасывает, как паразит. Замедление, застопоривание – одни из самых страшных вещей, хуже деградации. Ему нужно постоянно доказывать самому себе своего гения в своей сфере, нужно непрерывное развитие, движение. Ему необходимо видеть и просчёты, и свои ошибки, какой бы ненавистью к ним не отдавало внутри.
До тех пор, пока он находит подобных «счастливчиков», героев «на одну ночь», незаурядность которых хоть в чем-то может сравниться с его собственной, до тех пор ему будет, чем питаться.

моар;

Есть люди – и есть Моран.

Мораном он не может питаться постоянно, это перманентный процесс. Джим не в состоянии приоткрыть и понять его до конца, и это его заводит и подстёгивает. Но – при этом ему порою нужно питание со стороны, новые горизонты, а Себастьян как был, так и остаётся. Это константа в его мире.
Джим создаёт вокруг себя собственную сказку, выставляя вещи в пригодном свете. Я верю в то, что однажды он создал сказку и для Себастьяна; это неотъемлемая часть моего хэдканона. Я думаю, что сначала Джим полковника «вытащил», стал проводником света в жизнь, как бы это ни звучало. Моран не был сформированным идеальным непробиваемым устройством в тот период, когда консультант его нашёл; война медленно закаляла, но не сжигала, а наслаивала поверх его внутреннего-разрушенного броню, удерживая внутренних белых демонов.
И рядом с Джимом было легко казаться нормальным.
В своём неиссякаемом интересе Мориарти не просто НЕ заставил раскрыться стрелка с тех самых ИНТЕРЕСНЫХ Джиму граней – он его ещё и усовершенствовал в его сложности.
Моран не раскрывается, иначе Джим бы просто его поглотил с потрохами, как и все остальное. Этим-то он его и заводит. Это очередная своеобразная игра между ними, составляющая основу их сосуществования: Джим не может сдвинуть его с места, не может до конца постигнуть, потому и проверяет на прочность свою единственную неизменную единицу. Он знает, что тот никогда не сдастся, но все равно – по новой, не накатанной.

Он не сдастся, но «а вдруг?».

Моран – вековая колонна. «Не пошатну, так исцарапаю всю своим именем». Но если колонна разрушится – где-то там, вне логики, он допускает это «если» – с ней разрушатся и все остальные орбиты вокруг.
Поэтому Моран не может остановиться. Это инстинкт. Его сожрут. Причём сожрёт тот, кто сам без него сдохнет, если все-таки доберётся до нутра.

С самого начала Моран заинтересовал Джима как профессионал в своём деле, собирательный образ из фактов, которые удалось преступнику добыть, был слишком уж исключителен и занимателен. Профессионал в своём деле – в войне. А война – это своеобразный стиль всей жизни Мориарти, подход к жизни; видение жизни сквозь её призму.
Что же консультанту было от него, всё-таки, надо? Кроме того, что Джиму нужна жизнь в плане питания, чужая жизнь, не «взял и убил», а именно высосал, выпотрошил. Возможно, таким образом он пытается взрастить в себе нечто человеческое, я не отметаю и этого варианта с уровня его подсознательного.
Джим несёт смерть, но ему нужна жизнь. Моран – воплощение жизни, но ему нужна смерть. Он не людей на войне убивал, а человека в себе, внутри, за теми всеми наращёнными слоями.

Моран – генератор системности и носитель относительно здравого смысла, но это неодухотворённая составляющая. Джим – его эмоциональное наполнение, чёрная, кровавая суггестия всевозможным спектром сильнейших ощущений. Джим поглощает в себя весь мир, как чёрная дыра – рядом с Мораном ему это не удаётся, поэтому он просто спускает всё своё внутреннее с поводка.
Встряски, провокации, шумящий эмоциональный фон – всё это нужно Себастьяну так же, как и Джиму нужна структурированность его безумия со стороны, рамки трезвого рассудка и сила, которой можно довериться безгранично.
Джим – огонёк в многоуровневом мире интуиции, Моран – проводник в механизме логики. Они сильны каждый в своём, по одиночке их возможности велики, но – в конце концов – предсказуемы и односторонни. А вместе они образуют мощнейший тандем, который так притягивает и нравится многим своей неоднозначностью и неисчерпаемостью.

@темы: #чёрные демоны, белые демоны, #хэдканон

---

«24 сентября»

фэндом: ШХ ББС
пейринг: Моран/Мориарти
варнинг: насилие; смерть персонажа; фрагментарное, нелинейное повествование; хэдканон.
примечания: написано на кошмарную, ужасную, пиздецовую заявку KCS New Year Fanfiction Fest.

драма, ангст, образы, галлюцинации, Бодлер;

— Закрой глаза, Себастиан.

Сложно представить, до какой степени нужно быть сумасшедшим, чтобы повиноваться этому пристальному взгляду и явно настроенному на высокопарную демагогию тону. Себастьян пьёт коньяк, Джеймс — приторный вишнёвый ликёр, и его глаза походят в кубовой тьме на переспелые вишни.

— Представь гниение того, что ещё живо. Когда не придётся опускать веки для того, чтобы это увидеть, тогда мы отметим этот день кровью в календаре, разорвём его на части, и больше не будем отсчитывать недели.

Морану слишком хорошо, чтобы думать сейчас о декадентских картинках Бодлера.

— … миру больше не понадобится обратный отсчёт.

— Ты пьян, аккуратней.

— Закрой, — холодная рука властно ложится на глаза, а другая сжимает предплечье.

— Начнём с того, что ты, задрот справедливости, будешь считать даже в аду. Чтобы никто не упустил своей очереди нахлебаться напалма.

— Секретарь дьявола — это слишком мелко. Считаешь, мне светит в аду такая скука?

Себастьян, убедительно сдавшись, прикрывает глаза за белой ладонью и с деланным усердием ищет какой-то смысл в алкогольном пафосе. Гниение живого, резкий запах, прозрачно-белёсые черви, провалы в черепе, некрофи… Стоп.

— Испорченный бифштекс действительно не воодушевляет, — почти с сожалением выдаёт Моран наконец, и, хрипло посмеиваясь, сдаётся соблазну напороться на праведный гнев в потемневшем взгляде.

— Под нами двести пятьдесят футов, Моран, и мёртвая Темза, — едко сообщает Мориарти, нехотя подаваясь к обвивающим его крепким рукам, но тут же приставляет острие складного ножа к кадыку снайпера.

— Высоко… Это ты к тому, что и говорить лишь о высоком можно? Ваше Высочество.

— Я к тому, что сейчас вырежу тебе весь сарказм из глотки и сброшу на корм несуществующим рыбам.

— Опять ты о еде.

— Идиот, — бурчит консультант сквозь придушенный смех, прижимаясь губами к аккуратному надрезу на расслабленном горле, и довольно выгибается под прикосновениями.

Ночной ветер сентября почти ласков с ними.



Впереди великая игра, на кону — драгоценные жизни. Себастьян в который раз наблюдает, как в мозгу Джеймса начинают двигаться филигранные механизмы, слышит, как жужжат в одной тональности раскалённые шестерёнки. Одержимый идеей Мориарти становится прозрачно читабелен, и Моран с каким-то нездоровым упоением смотрит на разворачивающееся под его кожей существо, вылепленное из засасывающей черни. Голем обретает материю. Себастьян впитывает очередной непрерывный эмоциональный шум, машинально вычленяя важное и успокаиваясь на общих частотах, внутренне тихо посмеивается с ребяческого азарта и молча восхищается неперегорающим гением, иногда внося корректировки в расшатанную детским запалом схему.

В этот раз преступник молчит долго, облизывает пересыхающие губы, и Моран физически, затылком чувствует впивающиеся в него острия зрачков. Мысль становится осязаемой, полковник выдыхает табачный дым сквозь ноздри, откладывая раздробленную винтовку и скипидар.

— Говори уже, а то взорвёшься сейчас.

— Примерь-ка фамилию по размеру. Себастиан Холден, Себастиан Уоррен, Войнаровский, Дитрих, хотя немцев нам тут только не хватало, — Джим перекатывает слова на языке, обсасывая и раскалывая зубами на части. — Всё не то, совсем не то, ты должен звучать одним запоминающимся выстрелом, как изменивший государству чиновник.

— Брайт.

— Изменивший государству, а не жене, Моран.

Имя — это брэнд. То, что запоминается в первую очередь, везде значится на вершине списка, раскрывает двери в определённых кругах и сферах. «Ты — не я, — говорит Джим, акцентируя неписаную истину на первом слове, как только полковник поднимает на него испытующий взгляд, — ты не влезешь в чью-то выпотрошенную шкуру, она всё время будет предательски трещать по швам. Я шью тебе нечто совершенно особенное, в чем ты не сможешь себя выдать».

Себастьян лениво думает, что ему проще не выдавать себя, просто не выходя из тени в своём обжитом обличье, но пока что совсем не хочется прерывать льющийся поток вдохновенной речи. В голове Джима — щедрая ярмарка, каждая мысль зазывает себя использовать за бесценок. Только ребёнка упрямо тянет к цирковому балагану с уродцами.

Снайпер слушает, слушает, упёршись лопатками в потёртый бок кресла, курит, и где-то внутри, за запечатанной в сотню слоёв улыбкой, ощущает странную, извращённую гордость, словно отец за своё исключительное чадо.

«Что в тебе такого, — думает Моран, уходя, в который раз подставляя Мориарти спину, — что в тебе такого, отчего люди готовы стирать колени до кости, угождая тебе?»
Он повторяет это «такого», вкладывая в него все переплетённые пороки, но это не то отражение и не та действительность. Таблица инвертированных человеческих достоинств крест-накрест укладывается в значение. Обратная сторона добродетели страшна тем, что слишком хорошо знает стратегии обоих фронтов.

Моран видит обе стороны чётко и без призм, словно ровную статичность белого потолка.



Джим ничего не говорит, не просит, не приказывает.

Он молча снимает с себя одежду, деталь за деталью, наступает на неё, втаптывая в пыль этой старой квартиры на одну ночь; расстёгивает ремень Себастьяна, не сводя затопленного илом взгляда со льдистой радужки, цепляется за футболку и тихо сбито дышит, когда крепкие ладони перехватывают его запястья, а чужой вес становится прочно ощутим. Моран не может мыслить рационально и не может так просто сдаться омывающей щиколотки волне ощущений, но та, в конце концов, без спросу прицельно сбивает с ног.

Он понимает сейчас только то, что это всё бесконечно правильно — и молчание Джима, и горьковатый привкус влажного рта, и смертельно холодная кожа обвивающих его рук и ног. Тишина зарастает прерывистыми стонами, душным, солёным сплетением боли и возбуждения, Моран не скупится на отметины, а Джим — на крики, ему нравится быть громким, изживать всё до последней капли, заполнять собой пространство, нравится быть заполненным. Оргазм захлёстывает Себастьяна ударной волной.

В такие моменты напрочь забываешь о том, что умеешь плавать.



Моран не отвечает на сообщения на третий день после отъезда. Это нормально, говорит себе Джим, мысленно осыпая стрелка пожеланиями изощрённо сдохнуть семь раз подряд, всё в порядке вещей. На четвёртый день механический женский голос вежливо сообщает с того конца провода, что «аппарат абонента временно выключен, или…». Что может быть естественней, чем разрядившаяся батарея, пожимает плечами Джим, с размаха швыряя мобильником о паркет, что может быть нормальней, чем отсутствие, мать его, сети в таких ненадёжных, разрушающихся и отстраивающихся заново из пепла городах.

Что может быть страшней нормальности, завязанной на неведении?

Мысль о том, что может быть хуже, бьётся в черепной коробке набатом, разбивается в кровь, сворачивается, застывает и кроется тонкой трещиной сомнения. Ядовитую тяжеловесную паранойю, направленную в единое русло, сейчас некому вытряхнуть и разложить на простые уравнения.

На пятый день Мориарти отправляет все свои группирования и доверенных лиц на поиски. Тихо, без лишнего шума, под пристальным наблюдением многоокого Шивы — воплощённого Британского правительства с тысячей камер на каждом фонаре. Шиве, конечно же, скучно, ведь за последний месяц Джеймс ни разу не предложил ему даже партии в маджонг.

Ничего, ещё наверстают. Новыми костями, новыми формами. Традиционный коврик из водорослей, Майкрофт, тростниковая циновка или карта Европы?

Всё это будет потом, потом, потом…

Закрой глаза и представь гниение того, что живо.



— Я продлил твою линию жизни.

Джим самодовольно усмехается, глядя на результат своих стараний, откладывает лезвие и слизывает с ладони Морана багровые капли, проросшие из тонкого пореза.

Выстрел. Неожиданный выстрел правдой вслух, которая вскрывает ткани и застревает в миллиметре у цели. Правда скручивается в груди Себастьяна, заворачиваясь в спутанный клубок нервов. Он сгибает пальцы, гладит консультанта по скуле, размазывая кровь, соскальзывает ниже и притягивает за шею к себе.

— Кому расскажешь — не поверят.



Себастьян поднимает простреленную дрожащую ладонь к уровню глаз, замутнено и безразлично наблюдает за тем, как из аккуратной дырки неспешно струится кровь, заполняя сухие полосы, огибая вены и скапливаясь у локтя. Проторённые борозды ран на спине воспалились, жаркая перманентная боль уже который час звучит на одном и том же уровне, изредка мнимо утихая.

«Больница скорбная, исполненная стоном, — шепчет Моран строки, выхваченные в каком-то столетии своей прошлой жизни, — распятье на стене…», но голос сбивается на кашель, а кашель — на исступлённый болезненный смех.

«Страдальческой тюрьмой» эту вонючую каморку с мокрыми стенами не назовёшь, а вот перспектива сыграть роль распятья светит сейчас довольно ярко. Понимание этого едва ли не раздирает полковнику бронхи от сдерживаемого надрывного хохота. Таких нелепых трюков не выкидывали даже узкоглазые монархисты, повязавшие его группу на границе Афганистана.

Ярмарка пылает огнём. Представление бродячего театра сорвано, отдавайте злотые и убирайте свои жизни со сцены.

Моран практически не чувствует своего тела. «С гнилых помостов — прямиком в клишированный низкобюджетный голливудский триллер, — думает он, с первого дня хладнокровно отмалчиваясь в ответ на все расспросы и пытки и не давая доступа к ясности своего разума. — Уберите от экранов беременных женщин и детей».

Кровь заливает глаза, когда двое громил, наконец, освобождают стрелка из ржавых массивных колец на запястьях и прислоняют к стене; слабый щелчок со стороны возвещает о нацеленном на него объективе старой камеры. Смотреть больно, мигать — тем более. Жгучая ненависть, смешанная с надрывным презрением, выхолащивает внутренности, заглушая громкую боль плотной стеной.

— Ну-ка, улыбнись, служивый, — ускользающее сознание ещё успевает захватить звук ломкого противного голоса, принадлежащего боссу этой шайки, — твой хозяин будет рад небольшому презенту.


*


«Уберите от экрана Джима Мориарти, вручите ему билет в один конец на другой континент, рейс «интуиция», первый класс для богов на пенсии. Там его примут за своего. Вряд ли ты ещё захочешь играться своим конструктором, бедный мальчик, ведь столько мелочей сломано.

Дорогой Джим, помоги мне с моей небольшой проблемой…

Дорогой Джим, ты ведь знаешь, что такое «вовремя». Оставь это. Найди новую игрушку, пока не сломал себе шею, споткнувшись о какую-нибудь крохотную деталь.

Дорогой Джим, я знаю, ты можешь мне помочь. Ад мы оставим для живых. Ходов для проигрышей больше не осталось».


*


У Морана давным-давно отмерло то место, которым сдаются; хроническое выживание и пара патологий в виде войны и смерти отняли вкус уникальности последнего вздоха. Он не чувствует конца и приглушено верит в то, что осознание не постучится в его разбитую голову до самой последней секунды.

«Какое удовольствие в том, чтобы отнимать жизнь у того, кто её не любит?»



Джима всё ещё потряхивает на влажных простынях, он вцепляется в полковника в полузабытьи, что-то бессвязно шепчет и улыбается, хотя улыбкой это не назовёшь. Жмётся, будто от страха или предчувствия, и Морана всё никак не накрывает блаженной посторгазменной расслабленностью. Нега плещется у изголовья, отступая, привычное напряжение грозит вот-вот занять свои угнездившиеся лунки в теле. Снайпер беззвучно матерится сквозь зубы и бережно сжимает Джима в кольце рук как можно крепче, укрывая собой и утихомиривая его мелкую, неподдельную дрожь.



— … И как бы я был огорчён, если бы кто-нибудь нашёл слабое место ублюдка Мориарти раньше меня, — скрежещет над его ухом насмешливый тон. — Может, всё-таки одумаешься, полковник? Выскажешь что-то поинтереснее критики моих «неизящных методов»? Кому, как не тебе знать, что в этом деле эффективнее.

— Да, — скалится Моран, с хриплым присвистом выталкивая из себя воздух и слова. — Да, я скажу…

Носитель голоса, черт лица которого Себастьян не может сейчас внятно разглядеть, захлопывает рот и склоняется ниже, напряжённо вслушивается в тишину, приняв на веру обещание полутрупа высыпать такие желанные крохи информации.

— Ты… Тебе давно следовало об этом знать, — голос Себастьяна неожиданно обретает привычную чёткость. Впереди брезжит осознание, но не слепит, не раздражает.

«Глупое чувство, Джим. Будто ты добрёл, наконец, до выхода из лабиринта, в котором метался всю осознанную жизнь, но до этого момента тебе уже давно и крепко стало всё равно. И банально лень переступать черту».

Морану становится смешно.

— Ты такой жирный, Барри, что меня сейчас вырвет.


*


Лежать в луже собственной крови тепло, липко, вязко. Хорошо.

К солёному привкусу крови и пота примешивается из вспыхивающей памяти замороженная вишня и пряный имбирь. Цепкие пальцы затягивают в коматозный сон, усталый голос с того конца рассудка уже встречает изысканным проклятием, и Себастьян впервые за бесконечность засыпает спокойно.



Звук шагов отзывается в пустом зале гулким расползающимся эхом.

Высокая фигура в длинном тёмном пальто неторопливо проходится подле стен, увешанных шедеврами изобразительного искусства начала семнадцатого столетия. Острый взгляд скользит по прямоугольным полотнам в драгоценной оправе механически оценивающе и беспристрастно, изредка задерживаясь на каком-либо выразительном изображении человеческой эмоции.

Фигура останавливается на полшага позади у левого плеча невысокого темноволосого человека. Перед ними разверзает пасть сумрачное пространство, комната с отсырелыми стенами и умирающими людьми, заточенная в рамки золота и масла.

Из-под чёрного плаща изящного кроя брюнета виден белоснежный воротник, безупречно ровной линией обвивающийся вокруг горла. Ровно три сантиметра ткани манжет из-под пиджака. Мориарти скользит пальцами в белых перчатках по своей тонкой трости, обхватывает чуть выше рукоятки и проводит ею с тихим шорохом, как указкой, по поверхности картины.

— Больница скорбная, исполненная стоном, распятье на стене страдальческой тюрьмы*, — слоновая кость вырисовывает плавный Х-образный крест, две пересекающихся линии от верхних углов к нижним. Голос бархатно, нараспев стелет вслед движениям.

— Мы родились не в том веке, Себастиан. Если бы застали мир во время процветающей смертной казни, представь, каким чистым он был бы сейчас.

— Он никогда не был бы чистым, пусть даже твоими молитвами.

____________________________
* Ш. Бодлер «Маяки», строки о Рембрандте.



Сны консультанта обретают постоянную форму, пока реальность плавно утекает сквозь пальцы. Форма обзаводится человеческими очертаниями, низким голосом и окровавленными подошвами ботинок.

«Это не полковник», — бездумно говорит Джим своему отражению, когда то демонстрирует яркие подтеки бессонницы на лице. Полковник не умеет влиять на психику пагубно, он держит крепкой константой то, что уже нажито. Не позволяет развинчиваться, не может разрушать.

Залёгшие в мешках под глазами тени насмешливо молчат в ответ.

Ночью ему доставляют тонкий прозрачный пакет с потёртым диском.

Наутро весь Лондон крест-накрест полыхает огнём.



Комната на стене захлопывает створки капкана. Лунный свет, сочащийся сквозь стекла за их спинами, ярче приглушенного освещения этого зала.

— Но ведь ещё не всё потеряно, не так ли? — после короткого молчания интонация Джеймса соскальзывает на наивные нотки надежды, когда он с улыбкой обращает взгляд на Морана. Так дети спрашивают перед сном о своих любимых героях в недослушанной истории, чтобы успокоиться — «но с ними ведь всё будет хорошо?». Он ожидает ответа, слегка покачиваясь от носков до пяток, упирается лопатками в грудь стрелка и мерно выдыхает, когда широкие ладони скользят по его плечам, сминая их и утихомиривая трепыхающиеся нервы, опускаются по предплечьям к локтям, сжимают крепко, почти до боли. Именно так, как Джиму нужно.

— Будь всё потеряно, нас бы здесь не было.



— Ты загниваешь, — слышит Джим сквозь боль, расцарапывающую холодными когтями виски. Его подбрасывает на кровати разрядом.

— Где ты? — шевелит он губами, беззвучно повторяет вопрос, бесцельно вглядываясь во мрак.

— Календарь пора выбросить. Я сам сожгу.

Студёная ладонь крепко сжимает левое предплечье, и Джима снова трясёт внутри, за обмякшей оболочкой. Он подаётся назад, но там нет опоры, там ничего нет, и его колотит, как в приступе. Джим готов поверить своему телу, отнимая у разума право голоса. Он почти верит, когда другая ладонь накрывает его влажные глаза; желание зарыдать пробуждает рвотные позывы.

— Что ты видишь сейчас? — слышит он снова, хватает ртом воздух, пытаясь сказать — говори ещё, говори, говори, напомни мне, как это делается с живыми, ты ведь живой. Пальцы с предплечья укладываются в ложбины между рёбрами, гладят, легко сдавливают, и Джиму кажется, что он задохнётся, если эта рука сейчас не вскроет — раскроет — раскроит его грудную клетку, освобождая дыхание из заточения.

Закрой глаза и беги от разложения.

У ткача дрожат фаланги, титановая иголка не попадает в намеченную траекторию стежка. Веки будут пришиты криво, ведь нити каждый раз при попытке моргнуть вспарывают сморщенную синюю кожу и постилают кровью к уголкам губ. Ткач старается, но натянутая сноровка трещит и рассыпается журчащим звоном бусин. Всё разлагается, Джим, распадается на твоих глазах, которые даже не можешь заштопать без прорех.

Что ты видишь сейчас?

Перед незашитыми глазами вспыхивает картинка с помехами, плёнка залита вином по краям. Джим вновь видит эту улыбку разорванного рта Морана в плохом качестве и неестественном изломе, прижимает ко рту пропахшее лекарствами одеяло, вцепляясь в него зубами, ему кажется, что крик сейчас вывалится изо рта гнилыми кровавыми сгустками. Крик сдавливает трахею, неумолимыми толчками подбираясь к полости. Как он мог не учуять, как они могли допустить, как их синхронный компас допустил такую погрешность, как он мог не... Как он мог так долго терпеть боль?

Собственный голос, наконец, прорывается сквозь зубы, и хрипло рыдающего Джима выворачивает за край постели желчью.

Мориарти шепчет непрерывное «ненавижу» почти в беспамятстве, так и оставшись лежать на животе поперёк матраса, в конце концов затихает и проваливается сквозь него, едва ощутив тёплую ладонь на влажном затылке.

«Дорогой Джим, я знаю, тебе это под силу».

Продлённая линия жизни покоится на шее, отпугивая смерть до самого рассвета.


*


— ... Спасибо, Шерлок Холмс. Благословляю тебя.



*


— Для них уже всё потеряно.

— Поэтому мы — здесь.


*


You never go
You're always here
Under my skin
I cannot run away

@темы: #чёрные демоны, белые демоны, #сублимативное

---

любоваться веками

Andrew Scott, why so perfect?..

@темы: #enjoy

---

«Лейтмотив»

фэндом: ШХ ББС
пейринг: Моран/Мориарти
рейтинг: и всё-таки r
варнинг: хэдканон, разновидность сомнофилии

Рогипнол — это транквилизатор, в 10 раз более сильный, чем валиум. Его действие начинается через 20–30 минут после приёма, достигает наивысшей точки через 2 часа, и может продолжаться от 8 до 12 часов. Человек может стать настолько неспособным к действию, что полностью лишается каких-либо физических сил. Он лежит на полу с открытыми глазами, он способен наблюдать окружающее, но абсолютно не способен двигаться - теряет контроль над мышцами, чувствует замешательство, вялость. Затем память ослабляется, и он не может вспомнить, что с ним происходило. © drugfreeworld

клочки психологии, «механичность»©, и кто-то нарвётся;

У человеческого горя солёный вкус. Неприятный, оседающий влажным покалывающим конденсатом на внутренней стороне щёк. Мориарти эфемерно ощущает его в глотке, пока пальцы быстро бегают по клавиатуре, вырисовывая на белом листе экрана строки чудовищного шантажа самыми простыми словами. Он кривится всего лишь на секунду и запивает рецепторное ощущение крепким чаем, перебивая всякое иллюзорное послевкусие.

К изысканным вымогательствам больше всего подходит эрл грей с лимоном и Тартини.

Строки бегут информационным водопадом, разбиваясь о почтовые ящики, мэйл-клиенты, скайп, входящие смс-сообщения. Электронный код укрывает гениальное сознание в полузабытьи бессонницы, заботливо стирает из организма всякие импульсы, побуждающие хотя бы поверхностно озаботиться о здоровье.

Он считает, это всего лишь разминка в несколько дней, своеобразный отдых для мозга, возможность поупражняться во взломе новых систем безопасности и в эстетическом красноречии смертоносных посланий. А когда Джиму предоставляют желаемое, оно, в зависимости от формы, выбрасывается, сжигается или удаляется одним щелчком. Процесс спасает от скуки, результат её возобновляет.

Моран пока что смотрит на его минутные игры сквозь пальцы, не пробуя захлопнуть крышку лэптопа, не забывая подхватывать где угодно засыпающее на ходу тело и предпочитая не вспоминать, при каких надорванных обстоятельствах в незапамятные времена они впервые практиковали это его «доверительное падение» спиной назад. Теперь же всякий раз, когда Джим позволяет себе сползти в его руки, на его губах блуждает бесформенная улыбка, а глаза блаженно закрываются, как у пожилого праведника-протестанта, который с умиротворённой покорностью и благоговением отходит на тихом ложе в мир иной. «Клоун чёртов», беззлостно думает полковник, укладывая консультанта на ближайшую горизонтальную поверхность, и отправляется проверять окружающий уровень безопасности.

Несмотря на режим, сбитый до седьмого круга Ада, Джим по-прежнему очень точно улавливает в таких ситуациях приближение той критической точки, когда снайперу захочется крепко ухватиться за его плечи и встряхнуть так, чтобы кости в субтильном теле сыграли друг с дружкой в хроматическую гамму. Себастьян всегда рядом, всегда — молчаливое наблюдение, напряжение, анализ. Его присутствие Джеймс ощущает физически, даже если того по факту с ним на одной территории нет. Моран — неотъемлемая составная в границах его биополя, Джим не может его не чувствовать, не может не различать его отношение к себе и… просто не может этим не пользоваться.

— Посмотрим, как Майкрофту понравится меченый красным подарок на день рождения, — лениво тянет он, утыкаясь сухими губами в шею снайпера и обвивая обманчиво слабыми руками его пояс — хватка получается весьма крепкой. — Хотел бы посмотреть, как его постное лицо божественно преобразится в этот особый день. Жаль, он недавно отрезал все мои трансляции с Букингема… — Джим наигранно-сокрушённо вздыхает, щекоча дыханием кожу, вдохновенно бормоча дальше о вредоносности воплощённого британского правительства и пробираясь рукой Морану в штаны.

Тот даже не напрягается, когда прохладные пальцы сжимают член; продолжает краем уха отстранённо различать слова Джима на фоне «AC/DC», пульсирующих в одном наушнике, и спокойно перелистывает страницу. Два дня назад Джеймс позорно провалился в дрёму, стоило только Себастьяну прижать его на несколько минут к кровати — банальное тепло физического тела подействовало как ударная доза седативного. Сейчас же цепкое объятие плавно разжимается само, рука выскальзывает из расстёгнутой ширинки, а сам король лондонского преступного мира зевает в крепкое плечо и через минуту приваливается к нему щекой, неравномерно посапывая.

Это всего лишь вегетативный период в одну неделю, мысленно напоминает сам себе Моран, утихомиривая недовольное порыкивание внутреннего зверя, аккуратно стряхивает сонную тушку на кровать; это одно из тысячи идиотских состояний, навязанных Джимом самому себе. Мориарти может что-то захотеть и тут же убедить себя в крайней необходимости осуществления своего желания.

Скоро вылечится очередной безумной идеей. Не удивительно, что в этой темноволосой голове всё вывернуто наизнанку, когда в мозгах клин клином выбивается без передышки.

Зато этот отрезок стал особенным. Во время него Джим взял себе за привычку жаждать секса на грани смертельной усталости, умудряясь ещё и смотреть при этом незамутнённым, алчным взглядом, приходя и пробираясь пальцами под одежду под аккомпанемент озвучки своих замысловатых достижений. Он льнёт и жмётся, мысленно подсчитывая секунды до отключки, пульс отдаётся в висках болезненными колющими ударами, а рот ломается в невинной улыбке.

Полковник знает, что ему не нужно ничего озвучивать. Джим и сам уже предвидит безжалостные ладони на своей шее, если вздумает сунуться к Морану в таком состоянии в третий раз; нехватка кислорода — лучший способ тренировки умения хвататься за реальность.

Джим тихо смеётся, вливает в себя за сутки ещё несколько литров крепчайшего чёрного чая, берёт один незаурядный сложный заказ с Чехии и отправляет киллера в короткую командировку. Перед самим отъездом консультанту всё же не удаётся под предлогом работы отвертеться от того, чтобы быть разложенным прямо на полу своего кабинета в коленно-локтевой. Он громко, тягуче стонет, жмурясь и сгрызая свои губы в кровь от частых толчков, а в опустевшей голове возникает шальная мысль.

Мысль, естественно, тут же формируется в желание, а после оргазма зарастает псевдопричинами необычайной важности и острым, детским интересом.


***


— Спать, — коротко приказывает полковник практически с порога их очередной квартиры, едва завидя фиолетовые следы бессонных ночей под глазами у сумасшедше улыбающегося консультанта. Себастьян только приехал, принеся с собой дорожную пыль, несколько крепких чешских словечек и очередную кровь на руках, и это «спать» звучит скорее как сообщение о последующем общем действии, — они оба устали, оба замотаны, оба нуждаются в отдыхе куда более интенсивном, чем за последний месяц.

Джим, будто соглашаясь, коротко кивает, не прекращая улыбаться, глаза его влажно, нездорово блестят, как в горячке. Ноги у него подкашиваются при первом же прикосновении. Себастьяну чертовски хочется списать всё на недосып, но он предпочитает уже над этим не размышлять, когда едва ли не силой затаскивает Джеймса на широкую кровать, вжимает в матрас и минут семнадцать прислушивается к сиплому дыханию, ловя плавно накатывающую волну тепла от тела. Он не позволяет себе прикрыть веки, пока подсчёт чужого пульса не становится уравновешенным.

В тот момент, когда Моран делает попытку отстраниться и встать, его грудную клетку ухватисто оплетают руки, сцепляющиеся в крепкий замок между лопаток.

«Чёртов сукин сын», думает он, пока Джим со сдавленным смехом вылизывает его шею, блуждая ладонями под футболкой и плавно потираясь пахом о низ живота. Себастьян внутренне измотан, он на пределе, его ведёт, и опасно натянутые нервы с негромким треском рвутся об это очередное доказательство испорченности его любовника. Выигрышная попытка надломить самообладание стрелка. Во взгляде Джеймса нет и крохотного отпечатка сонливости, только испытующая страсть на грани безумия, Моран запоздало соображает, в чём дело, краем глаза поймав отблеск пустого шприца на прикроватной тумбе.

Себастьян больно сжимает бедра консультанта сквозь мягкие штаны, тесно прижимает его тело к поверхности, зло, глухо рычит, когда ощущает, что тот снова начинает сонно обмякать, как и в предыдущие разы. Моран готов удушить его самым неэстетичным способом, он понимает, что сейчас Джима не вытащить из-под наслаивающейся образами дремоты, даже сунув его в ледяную прорубь вниз головой. Консультант всё ещё слабо выгибается от грубых прикосновений, приглушено смеётся, открыто упиваясь тем, что всё пошло по его точно выверенному плану, его отличнейшей потешной «забаве» на двоих.

— Давай, бери уже, бери, — шепчет он, растягивая гласные на тихие, откровенные постанывания в ухо полковника, ещё что-то почти бессознательно мурлычет, закатывая глаза, когда Моран, стянув с него всю лишнюю одежду, толкается внутрь без всяческих церемоний, входит до конца быстро и подозрительно легко, несмотря на рефлекторно сжимающиеся мышцы.

Возбуждение прочно переплетается с липкой, расплывающейся в голубой радужке яростью, взращённой за эти дни постоянным вымученным раздражением, которое приходилось задавливать в самом зародыше. Джим позволял себе запускать пальцы в шерсть хищника и убегать, попутно дважды наступив на хвост; Джим всегда позволял себе с Мораном слишком много, параллельно благосклонно позволяя отмерить такую же величину для себя в ответ. Но злость постепенно сходит на нет, после дюжины коротких, жадных толчков сменяясь глубокими, куда более интимными проникновениями.

Криминалист не шевелится, но не спит, нет, Себастьян знает, что сейчас его тело жгуче отзывчиво на каждое прикосновение, которое отдаётся импульсом во внутренностях, а сознание на взводе. Его выдают лишь подрагивающие кончики пальцев и беззвучный хрип, который угасает, стоит только снайперу неглубоко впиться в приоткрытый влажный рот. Тот берёт его глубоко и медленно, закинув его ноги себе на пояс и прислушиваясь к дыханию безвольного тела, когда головка члена упирается в бугорок простаты. Мышцы консультанта плавятся от наслаждения, а мурашки заползают, кажется, даже в глотку, и всё это нестерпимо, до безумия хорошо. Джеймсу хочется стонать, кричать, сорвать голос в тот момент, когда низ живота сводит в невыносимой судороге от нарастающих ненасытных фрикций, но он не может пошевелить даже кистью, и ему в последний момент кажется, что эта пытка грозит помутнением рассудка, который и без того не особо устойчив.


Джим позволял себе слишком многое, равноценно выменяв издевательства на своё безграничное доверие к стрелку.

Эта мысль приглаживает мягкой лапой незаметный шрам на полковничьей щеке и, что вполне вероятно, грозит занять достойное место в скудной копилке постоянных желаний.

@темы: #чёрные демоны, белые демоны, #сублимативное

---

truestory;

03.01.2013 в 05:27

Пишет  Antitheos:

Итак, волшебники — это компашка старых хиппи, которая зажигала (Гэндальф так в прямом смысле), когда энты были большими, а дедушка Эру Илуватар таким молодым. Потому что Гэндальф дал покурить Радагасту из своей трубочки нечто слишком успокаивающее. Про грибочки Саруман сам признался, а уж когда Радагаст отжег про раскабельских кроликов, я сразу понял: не раскабельских, а растаманских он имел в виду. Когда-то все они, включая Галадриэль и двух синих (именно) магов, были детьми цветов и превращали мечи в орала, но Саруман заявил, что это все несолидно, и отобрал траву. А потом псилоцибин. Пурпурный туман Галадриэль тоже захватил. С этого все проблемы и начались.

@темы: #охуительные истории

---

«God Save the Queen»

авторы:  Caelibem, giarossin
фэндом: ШХ ББС
пейринг: Моран/Мориарти

«Боже, храни Королеву!» (англ. God Save the Queen) — национальный гимн Великобритании, используемая для важных государственных и общественных событий. Является одним из старейших национальных гимнов. Выражение «Боже, храни короля!» намного старше, чем песня; молитву, начинавшуюся с этих слов, еженедельно читали в Англии на церковных службах.

кровь, секс, богохульство; long live our noble Queen!

Лондон никогда не опустеет, не иссохнет, не исстарится.

Джим смотрит на него через широкое окно Вестминстерского дворца; в расширившихся зрачках пульсируют автострады, Темза, мосты-коромысла, неоновые вывески. Блики стекол рассыпаются переливом. Собственный пульс мерзко бьется в глотке. Консультант прижимается лбом к холодному стеклу, восторг еще не ушел, его потряхивает, будто после шока, и Джим смеется, чувствуя, как запекается кровь, брызнувшая ему на руку, когда он выстрелил в лицо последнему ублюдку.
В Зале Совета тихо, и в тишине его низкий хрипловатый смех звучит как-то по-особенному дико. Джим всхлипывает, давится им, адреналин штормит по венам, Джиму хочется заорать во все горло, без сил рухнуть на пол, но он стоит — упорно — держась за стекло измазанной ладонью и тихо смеется, как ополоумевший.

Сзади раздается щелчок: Моран уверенным твердым жестом перезаряжает глок, и Джим со свистом втягивает в себя воздух, отходя от окна.

Душный, солоноватый запах сворачивающейся крови медленно насыщает пространство, примешиваясь уже к повисшему натянутой сочащейся сеткой безумию. Их первоначальный план поплыл трещинами, это ясно было ещё с первого упоминания ассамблеей понятия «классовый менталитет». Момент, с которого Себастьян был готов нажать на спусковой крючок в любую секунду.
Исход был определён с самого начала ответвлённого пути.

— Сукины дети, — шепчет Джим, подходя к снайперу и останавливаясь на расстоянии метра от него. Моран спокоен, статен, как обычно, и от этого спокойствия губы Джеймса вновь растягиваются в надломленной больной улыбке; шестеро замолкших трупов развалились в позах ломаных кукол по паркету и стульям.
Джим смеется. Их двоих чуть не отправили на тот свет, и это ошибка — его ошибка, из-за которой сейчас у него вся рука в крови, он утирает подбородок воротником рубашки, и кровь размазывается по его лицу; его ошибка, из-за которой Моран истратил почти все свои патроны на сегодняшний вечер, за ошибки Джеймса всегда отвечает кто-то другой. Он смеется, опираясь руками о край столешни, облизывает губы с терпким стальным привкусом, и под натянутыми брюками отчетливо виден стояк, Джим понимает это, и ему становится еще смешнее.

— Видел бы ты себя, — урчит он, снова смеется, вскидывая руку и подзывая Себастьяна к себе.

— Пора убираться, — вполголоса замечает тот, пряча оружие в кобуру.

Моран не уверен сейчас даже, что Джим его услышал; в такие моменты он не мог быть уверен ни в чем, что касалось перцепции консультанта.
У них есть считанный десяток минут, чтобы покинуть многоуровневое здание незамеченными. В противовес есть плещущееся сумасшествие на двоих, сконцентрированное в почерневших глазах напротив и в котором Себастьян сейчас не мог дать себе увязнуть.

— Сейчас нам обоим вынесут мозги, — спокойно цедит он, делая шаг вперёд и сжимая Джима выше локтя, наклоняясь к его уху, — прямо на эту блестящую поверхность. Отстреливаться больше нечем.

Себастьян говорит ему это — все это, все то, что знают оба. Джим замолкает, против фактов не попрешь, как и против неизбежности, пуль, смерти, прочего дерьма, которое обращают в козырь те, кто не умеет даже прятать тузы в карманах; плевать он хотел.

Вяжущее, удушливое возбуждение, протекающее, казалось, сквозь кожу, передаётся невысокой волной, не позволяет накрыть с головой сразу. Лужи крови вокруг подёргиваются плёнками.
У них есть считанный десяток минут, и иногда это несоизмеримо много.

Полковник подхватывает Джима под бедра и усаживает на ту самую лакированную поверхность, отчётливо чувствуя стояк сквозь ткань, и от этого доказательства вожделения убийством окончательно сносит последний барьер. Больной ублюдок. Моран расстегивает его брюки, впиваясь в пульсирующую венку на шее, прикусывает, сжимает член под бельём и делает несколько плавных с нажимом движений. С пуговицами на рубашке трудно сейчас церемониться, потому они чуть ли не отрываются вместе с ложбинками под быстрыми пальцами.

Консультант сбивается в дыхании моментально, его ведет, и хриплый бас Морана все еще эхом отзывается в мозгу.

Мориарти шипит, комкая в пальцах загаженную рубашку, весь смех уходит в касание чужих губ, пресекается следами зубов на его шее. Он вплетается пальцами в волосы Себастьяна, сжимает их крепко в кулаке, заставляя его поднять голову. На лице офицера — звериный оскал, преломляющимся отражением застывающий на лице самого Джеймса. Секунда в секунду, глаза в глаза, Джим впивается в его губы, жадно толкаясь между ними языком, возбуждение пьянит и ударяется в пах сладкой нестерпимой тягой, Джима пробирает дрожь, когда он трется пахом о бедра офицера и обхватывает их ногами, уже лишившись брюк, он задыхается и тихо хрипло стонет в чужой рот, ударяясь со снайпером зубами и широко раскрывая губы. Он пьет его, ест его, запахи наполняют легкие, в зале промозгло — кто-то из «присутствующих» забыл закрыть форточку. Разгоряченную кожу лижет ноябрьская стужа, смешавшаяся с порохом и металлом, так в идеале пахнет Лондон по ночам.

Секунды перестают биться в мозгу отмеривающим набатом. Их вытесняет желание, смешанное с вкусом крови из прокушенной в поцелуе нижней губы консультанта. Джим как-то ненормально раскрыт, потому что Моран единственный, на кого не действует эта его всепоглощающая, всасывающая все живое черная дыра под ребрами.

Снайпер нависает над ним, покрывая цепкими, быстрыми укусами шею, плечи и грудь под болтающейся рубашкой и расстегивая свой ремень. Ладонь скользит от напряженного, скудно сочащегося смазкой ствола к промежности, один палец наполовину проникает внутрь, поглаживая и растягивая, к нему добавляется второй. Кожей преступника невозможно насытиться; она всегда имела особый, взбудораживающий рецепторы запах и вкус.

Моран входит в него быстро, в два болезненных толчка загоняя себя в податливое тело. Он замирает на пару мгновений, слизывая кровь с губ Джеймса, позволяя привыкнуть, и начинает двигаться, не медля с темпом, но без бешеной спешки, отзываясь едва слышным утробным порыкиванием на каждый пойманный ртом хриплый стон.

Джеймсу больно; мышцы обращаются в сталь с каждым новым толчком, но возбуждение слишком велико, перед глазами маячат мертвые бесцветные лица с застывшим на них ужасом, когда Джим запрокидывает голову назад. Моран снова толкается в него — вспышка боли, Джим шипит, проходясь затылком по столу, и лица мертвецов приближаются на несколько сантиметров, также отползают назад, когда Себастьян, ухватив его за бедра, тянет на себя, входя глубже.

Мориарти выдыхает, прогибается в пояснице, вскидывается повыше, и следующим движением головка члена проходится с нажимом по железе, Джим давится стоном, несоизмеримо громким с повисшей тишиной.

Он хочет, чтобы на него смотрели. Ему нравятся, когда на него смотрят. Трахаться на костях, на чужой смерти, на чужой крови, трахаться в залах дворца, над Лондоном, вечной Темзой, на королевских регалиях, плавиться, сгорать; Джим ловил бы кайф, даже если б Моран вздумал его выебать на инквизиторском костре.
Джим стонет — и снова скользит лопатками навстречу «зрителям». Кровь из его губы все не устает литься, скапливаясь в уголке губ, консультант слизывает ее быстрым животным движением. Он не просит, он приказывает, его пальцы впиваются в чужие предплечья, рука ухватывает Морана за горло, вдавливая кадык, и Джим смотрит ему в глаза, стонет вновь, он трахается, как чертова порнозвезда, и его тело накаляется все больше с каждой новой секундой, стекающей капелькой пота по виску. Джим подается вперед, по-собачьи лизнув Себастьяна в губы, хохочет, чуть ли не кричит, и крик переходит в приглушенное рычание, ему плевать, заметят ли их и сколько времени осталось у каждого.

Дыхание сбивается к чертям.

Себастьян бросает попытки удержать их обоих в пределах ещё какого-либо контроля, жёстко, быстро втрахивая Джеймса в твёрдую поверхность так, что натянутая кожа на его лопатках и позвоночнике наверняка садняще стирается сквозь ткань. Сжимает до синяков его бедра, скользит выше, пригвождая царапающиеся влажные ладони к столешнице. За громкие, невыносимые стоны, прокатывающиеся по оголённым нервам, Моран готов перегрызть ему шею.

Дикий секс с Мориарти создаёт ощущение, будто он поймал в себя, как в герметичную ёмкость, молнию с бесконечным запасом энергии. Чёртов эксгибиционист готов сорвать голосовые связки за две минуты до того, как его повяжут блюстители закона, и снайпер не выдерживает, сдавливает его горло, превращая голос в рваный хрип, грубо впивается в раненые губы, пихая язык ему в рот.

Раскалённое напряжение в висках взрывается, скручивает спираль в паху, и Моран кончает с хрипом, отчётливо остро чувствуя горьковатый вкус крови. Он крепко сжимает в ладони член консультанта, отпускает шею, прослеживает языком красные следы и прикусывает кожу, оттягивая ее и слизывая багровую жидкость. Джиму нужно немного: пара резких движений рукой, и он кончает, прогибаясь от сведшей мышцы судороги, глуша крик в очередном укусе, оставляющим мелкие следы зубов на изгибе чужого плеча.

Комната едва заметно, но плывёт, и сквозь пелену становится слышно заунывный вой полицейских сирен.

***

— Не только на этой земле,
Но славься милостью Божьей
От края земли до края!

Джим натягивает брюки, тихо напевая себе под нос, будто слова детской колыбельной; пряжка ремня звенит, прерывая его на полсекунды, ударившись о запачканные костяшки пальцев. Вскидывая руку, консультант галантно застегивает манжеты на рубашке и поднимает на киллера черный взгляд, улыбнувшись ему уголком губ.
Себастьян неторопливо курит у окна, глядя вниз на выбегающих из машин фараонов.

— Боже, пусть все нации поймут,
Что люди должны быть братьями
И жить, как одна большая семья
Во всём мире!

Сунув руки в карманы, Мориарти вальяжно обходит длинный дубовый стол, останавливаясь у третьего сидящего от центра. Он смахивает капли крови с бумаг, те остаются бурыми хвостатыми следами на листе, и, вытащив папку из-под головы ныне покойного Томаса Флетчера, Джим складывает ее пополам, зажимая у себя под мышкой.

— Пусть будут обильные подарки,
От её имени приятно раздаваемые;
Пусть долго длится её правление!

Джим становится рядом с Себастьяном возле окна, глядя вниз. Сине-красные огни играют у них на лицах, они стоят, не двигаясь, рука об руку, за их спинами слышится топот пары десятков обутых в тяжелые служебные ботинки ног, и Джим продолжает петь:

— Пусть она защищает наши законы
И даёт нам повод
Петь от души и во весь голос…

Они бегут с щитами и касками, закрывающими лица, как бравые ливонские рыцари. Они проходят через Тронный Зал, и портрет Елизаветты встречает их в прореженном полумраке спокойной безмятежной улыбкой. Еще мгновение — ее глаза загораются красным, и все динамики на полную громкость разражаются торжественным гимном Британии. Джим подносит два пальца ко лбу, спускается ими вниз, от правого плеча к левому, и, в тот момент, как звучит первая строчка, Мориарти вторит ей, за секунду до того, как взрыв обрушит на блюстителей порядка осколки многотонного потолка:

— Боже, храни Королеву!

@темы: #чёрные демоны, белые демоны, #сублимативное, #пепел

---

Рейхенбах. Тайна I-O-U;

Да, я просто дрочу на скрытый смысл, маленькие, связанные между собой детали, красивые отсылки, которые невозможно разглядеть с первого взгляда.
Но, хоть схема фразы раскрыта и разобрана, и прояснились некоторые вещи, эпическое "я задолжал тебе падение" всё ещё остаётся неопознанным летающим объектом.

20.01.2013 в 02:19

Пишет  джентельвумен:

Собственно, Рейхенбах. Сказки братьев Гримм.
Попизжено с вк, так что вот.
Рейхенбах. Тайна I-O-U.

По-моему, это просто охуенно.

Всё же, двойная аллюзия (буквы к химическому элементу, нумерации элемента к конкретной сказке) – немного перебор. Полагаю, что ключ к расшифровке несколько более прост – это цифровой эквивалент букве в системе английского алфавита, который соответствует нумерации сказки в книге.

I-O-U = 9-15-21

9. «Двенадцать братьев» – «The Twelve Brothers».
15. «Гензель и Гретель» – «Hansel and Gretel».
21. «Золушка» – «Cinderella».

Сначала объясним самое очевидное: похищение двоих детей, безусловно, заимствовано из сюжета «Гензель и Гретель», обратите внимание, что в электронных изданиях, английских и русских, сказка сохраняет нумерацию под номером 15, под каким она и указана в книге, использованной в фильме.

www.pitt.edu/~dash/grimm015.html
hobbitaniya.ru/grimm/grimm15.php

Мориарти посылает хлебные крошки в конверте, вероятно, чтобы подтолкнуть Шерлока к разгадке. Они и приводят полицию к «домику злой колдуньи» - заброшенной шоколадной фабрике. Заметим, что Мориарти использует лишь основную фабулу сюжета, не придавая значения деталям. Это важно для дальнейших умозаключений.

Впервые книгу сказок братьев Гримм мы видим в комнате похищенной девочки. Шерлок внимательно осматривает её, отмечая, что книга ещё в конверте, видимо, её прислали незадолго перед преступлением. Но сначала это не вызывает подозрений, книга сказок в комнате ребёнка - это так естественно. В лаборатории, пытаясь определить химический состав следа преступника, Холмс бормочет I-O-U, он ещё не разгадал загадку. Внезапно Джон, просматривая фотографии вещей похищенных детей, говорит что в таком же конверте им прислали хлебные крошки. Мы видим кадр – Шерлок держит книгу раскрытой, и его указательный палец практически упирается в сказку под номером 15. И что он делает? Правильно – открывает титульный лист сказки «Гензель и Гретель» и по памяти пересказывает фабулу. Бинго! Дети спасены.

Забавно, что Ева–Кристин тоже описывает этот момент подробно, но в её теории получаются номера 53-8-92, что соответствует совершенно другим сказкам, и она считает, что на титульной странице про «Гензель и Гретель» Мориарти оставил Шерлоку сообщение невидимыми чернилами, и именно это помогает распутать преступление. Но в лаборатории книги не было! Все действия с перелистыванием страниц Холмс вспоминает, книга осталась в вещах девочки в интернате. Спасти детей помогло знание сюжета.

Но эта сказка, согласно формуле I-O-U , идет второй по очередности и знаменует собой середину Рейхенбаха. Перед ней были «Двенадцать братьев».

hobbitaniya.ru/grimm/grimm9.php
www.pitt.edu/~dash/grimm009.html

Девочка, спасая 12 братьев, берет на себя обет молчания, это возбуждает подозрения, её осуждают как ведьму. Но братья успевают её спасти.

Мориарти оказывается под подозрением в совершении тяжелых преступлений. Двенадцать присяжных оправдывают Мориарти, который отказывается от защиты и на суде не произносит ни слова в своё оправдание.

Теперь интересный момент: Every fairytale needs a good old-fashioned villain. И этим злодеем, по замыслу Джима, должен стать Шерлок.

Нам неизвестно, что именно внушалось присяжным через кабельную сеть, когда их шантажировали благополучием их близких. Они оправдывают настоящего злодея, возможно, в глазах присяжных он действительно выглядит как « невинная девочка» из сказки, взявшая на себя, в силу определенных причин, обет молчания. Настоящий злодей неизвестен, он остается за скобками сюжета. В сериале Джима просто освобождают без объяснения причин, согласно единогласному вердикту 12 присяжных. В жизни так, конечно, не бывает. Но кино есть кино! Итак, причина оправдательного приговора неясна для зрителей, виновного в этих преступлениях нет, пока. Возможно, присяжным намекнули на виновность Шерлока.

В похищении детей Холмс является официальным подозреваемым, хотя, по сути, им не является. Но каждой сказке нужен хороший злодей. Show must go on.

Третья сказка «Золушка» - и это сам Мориарти!

www.pitt.edu/~dash/grimm021.html
hobbitaniya.ru/grimm/grimm21.php

Какая песня является рингтоном Джима? Она звучит два раза – в бассейне и на крыше.
Перед началом «дуэли» на крыше мы слышим именно эти строки:

I’ve been kicked around since I was born
And now it’s all right. It’s OK.
And you may look the other way.
We can try to understand
The New York Times’ effect on man.

Меня унижали с самого рождения
Но сейчас все в порядке, все отлично
Все совершенно иначе
Нельзя недооценивать
Влияния масс-медиа на умы людей.

Да, все родом из детства, Джим всегда чувствовал себя бедной падчерицей, замарашкой.

Посмотрим, что пишет википедия про Золушку en.wikipedia.org/wiki/Cinderella
«The word “cinderella” has, by analogy, come to mean one whose attributes are unrecognised, or one who unexpectedly achieves recognition or success after a period of obscurity and neglect.»

Слово "Золушка" применимо к кому-то, чьи атрибуты неразличимы, изменчивы, или же к кому-то, внезапно достигающему успеха после периода полнейшей безвестности.

Золушка несколько дней подряд переодевается в разные платья и выдаёт себя не за ту, кем является. Мы тоже сполна насладились фальшивыми личностями Мориарти: скромный коллега Молли, водитель такси, актер, которого нанял «злодей» Шерлок.

Король, желая выследить Золушку, смазывает лестницу смолой, и к ней то и прилипает туфелька. На смазанном маслом полу в интернате остается загадочный след мужского ботинка, может быть это тоже подсказка.

Основная цель Золушки – стать королевой. Да все в этой истории к этому стремятся. Мачеха, приказывая одной из дочерей отрубить палец, чтобы влезть в туфельку, восклицает: «Отруби себе палец, станешь королевой – пешком ходить уже не придется!» Но королевой должна стать Золушка. And Honey You Should see me in a Crown. И Джим примеряет на себя королевские регалии.

Можно порассуждать, являются ли две сестрицы благородные гордячки проекцией Майкрофт – Шерлок в сознании Мориарти. Но пост не может быть бесконечным. Итак, цель Золушки ( Джима) – обойти заносчивых сестер (братьев Холмс) и превратиться из замарашки в королеву. Отомстить всем обидчикам, которым он начал мстить с Карла Пауэрса.

Золушке помогали волшебные голубки, сейчас мир несколько изменился. Джиму поможет масс-медиа, которая его вознесет, а Шерлока низвергнет - the fall. Но Джим несколько сентиментален, крошки там всякие, кроссовки много лет хранит, телефон из Этюда копирует. Так что голубки тоже есть – граффити I-O-U выполнено на фоне серых голубиных крыльев, символе волшебного помощника Золушки. На свадьбе Золушки голубка выклевала глаза её сестрам, тем самым завершив расправу. После самоубийства Шерлока, которое являлось одной из целей Мориарти, с окна вспархивают две серые голубки. Случайно?

I-O-U это бизнес-план, некий circus honorum для Мориарти: оправдан в первой сказке, обвинил в преступлении соперника во второй, коронован в третьей. Вуаля! И стимулом к этому был Шерлок, зависть к нему с детства – ОН – ЕМУ - ОБЯЗАН.

Еще упоминается сказка Gingerbread – Колобок, на Бейкер стрит присылают песочного человечка. Булавка с лисой у Мориарти уже тут неоднократно обсуждалась. Но эта сказка не может быть включена в формулу I-O-U, среди историй братьев Гримм нет сюжета про колобка, хотя их наследие составляет около двух сотен сказок. Мориарти говорит, что любит сказки:" особенно мрачные, сказки братьев Гримм". Эта фраза основана на игре слов grim/Grimm - мрачный/ имя собственное. Что же, колобок, лично для меня, весьма мрачная история - всё его краткое Dasein пронизано эсхатологическими мотивами)). Вот и Джиму приглянулась. Колобок - это, конечно, сам Шерлок, который смог "убежать" (sic!) от полиции, но которому не " убежать" от хитрого лиса Мориарти. Вспомните, в какой момент присылают песочного человечка ( колобка) на Бейкер- стрит, прямо перед арестом Шерлока! И он говорит Джону : " Пойдем на поводу у Мориарти - пустимся в бега!" , колобок в сказке только и делает, что бегает от преследователей, пока не оказывается в лапах хитрой лисицы.

Но вы попробуйте, напишите сценарий, увязав фразу, которую можно написать только первыми буквами без потери смысла и числовой эквивалент которых как по маслу совпадет с номером сказок самого распространенного книжного издания, да ещё и впишите их в захватывающий сюжет серии. Надо быть очень сообразительным и очень – очень везучим. Вы уже поняли, что я про создателей сериала? Честь им и хвала! Канон, кстати, тоже соблюдён. Как? А вот так. Холмс в рассказе А.К. "Вампир в Суссексе", услышав невероятные обстоятельства преступления, восклицает: "Конечно, всё лучше скуки и безделья, но, право, нас, кажется, приглашают в сказку Гримма!" Но в рассказах про гениального сыщика нет места фантастике и вымыслу, так что Шерлок строго добавляет :" Наше агентство частного сыска обеими ногами стоит на земле и будет стоять так впредь. Реальная действительность достаточно широкое поле для нашей деятельности, с привидениями пусть к нам не адресуются". Расследование, в итоге, показало, что за сказочным сюжетом стоят реальные люди и их преступные деяния.

P.S. – Считаю, что яблочная тема тут – просто неизбежный product placement. Яблоко Мориарти не приносит с собой, а берет у Шерлока, у него их целая вазочка там, просто решает использовать.

P.P.S.- Нам намекнули, что мы видели подсказку. В моей теории все сказки расположены на одной странице, на скане они хорошо видны, не надо даже в библиотеку ходить. А вот вам забавное совпадение. Сказка номер 6 называется «Верный Джон», да-да. Но это уже для особо продвинутых параноиков.

@темы: #enjoy

---

И лампа не горит, и врут календари.
И если ты давно хотел что-то мне сказать,
То говори.

Любой обманчив звук, страшнее тишина,
Когда в самый разгар веселья падает из рук
Бокал вина.

И черный кабинет, и ждет в стволе патрон.
Так тихо, что я слышу как идет на глубине
Вагон метро.

На площади полки. Темно в конце строки.
И в телефонной трубке эти много лет спустя
Одни гудки.

И где-то хлопнет дверь, и дрогнут провода
Привет!
Мы будем счастливы теперь и навсегда.

Привет,
мы будем счастливы теперь
и навсегда.

@темы: #чёрные демоны, белые демоны, #those things that hurt, instruct

---

Не смищно нихера

@темы: #i regret nothing, #чёрные демоны, белые демоны

---

Мориарти + кулинария = упоротые отыгрыши и навязчивая тема последних дней;

©

@темы: #чёрные демоны, белые демоны

---

fairytale;

Пишет Гость:

15.12.2012 в 14:57

исполнение №2, 100 слов:

Однажды Джим сказал, что в детстве любил переписывать сказки – Джек Победитель Великанов падал с бобового стебля и разбивался насмерть, а Спящая Красавица не просыпалась.

Себастьян смотрит на часы, потом – на календарь. Еще только двадцать второе, у него есть тридцать восемь часов на совершенствование плана и еще сутки – на то, чтобы добраться до Сирии. Сирия – хорошее место: тепло, светло, близко к войне, Себастьян был там дважды.
Он разворачивает схемы на столе, и правит маркером карандашные линии. Карта Лондона, схемы рождественских гирлянд, механизмы давно собранных бомб.

Джим попросил его об этом. Он сказал: подари этому городу самую страшную рождественскую сказку, какую сможешь придумать.

URL комментария

@темы: #чёрные демоны, белые демоны, #those things that hurt, instruct

---

«Колется, но тёплый»

фэндом: Скайфолл
пейринг: 00Q
для Wandering_bullet на фразу « — И шарф не забудь!»

и вообще, флафф у меня впервые

Когда в МI6 появляются первые красные игрушки на дверях и пластиковые ёлочки на рабочих столах в помещении главного отделения, Кью остаётся лишь обречённо вздохнуть. Не то чтобы он верил в приметы, но из года в год праздники означали для него лишь работу 25 часов в сутки, и в этой закономерности не было никакой логики; просто всякий раз так совпадало.

— Нужно составить график, — звучит низкий голос Бонда над ухом, резко выдёргивая юного гения за шиворот с проруби на остро ранящий воздух из-под толщи сосредоточенности. Кью ненавидит это, он всякий раз не может не содрогнуться — а обладатель голоса с полуусмешкой материализуется уже перед цифровыми экранами, окидывая разработки беглым взглядом.

— Ещё раз так сделаете — составите достойную компанию агенту Родригесу в анонимном клубе надкласса бесчелюстных, — ровным голосом сообщает Кью, не отводя взгляда от монитора своего ноутбука, когда 007 равняется с ним, по пути ловко подхватывая в воздухе два случайно задетых бланка.

Бонд, конечно же, понимает всю серьёзность данного предупреждения.

Улыбка становится постоянным сопровождением и прячется глубоко внутри, запечатанная первыми заморозками.

***

Три часа ночи накрывают пустое помещение технического отдела едва различимым звуком Биг Бена с улицы.

Длинные пальцы замирают над клавишами на несколько секунд и с тихим характерным хрустом фаланг вжимаются в узкие ладони. Кью бесцеремонно скидывает очки на клавиатуру и, устало сгорбившись, потирает глаза тыльной стороной запястья, не отдавая себе отчёта в том, как по-детски трогательно это выглядит.

Когда на его кулаки мягко ложатся сухие руки, пахнущие оружием и дорогой, Кью уже не вздрагивает.

***

Вечер перед двадцать четвёртым числом оказывается особо напряжённым — сбой в системе энергоснабжения благополучно отстреливает к чертям все живые и перенапряжённые графики на ближайшие часы. На минуту разномастная ругань всех языков гулким нескладным строем заполняет стены MI6. Не спавший две ночи Кью уже даже не вносит свою лепту — он машинально нажимает кнопку вызова на мобильном, вслушивается в мерные гудки на противоположном конце провода.

Нельзя оставаться без связи с Бондом.

Сейчас квартирмейстер вложил бы в эту фразу несколько иной смысл, а 007 бы поспорил, кому это «нельзя» нужнее.

Но нельзя без связи, даже если это может и не принести сейчас никакой практической пользы второму. В конце концов, Кью помнит наизусть отрывки карт лондонских маршрутов различных уровней.

Красные глянцевые игрушки фиксируют на себе взгляд, отражая неспешные переливы синих гирлянд. Кью слышит дыхание Джеймса, прорывающееся сквозь бег на морозном воздухе, и за прикрытыми веками возникают и клубятся призрачные облачка пара.

— Ноль-ноль-семь.

Интонации агента давно растеряли все свои вопросительные знаки, от чего сложно было определить, к чему Бонд проявляет неподдельный интерес, а о чем ведет речь лишь из привитой вежливости.

— Да, Кью.

Слабо ощутимый холод волнистыми змеиными движениями забирается под рубашку квартирмейстера, заставляя поёжиться и прижаться ладонью к чашке с горячим чёрным «топливом».

— В следующий раз оденьтесь потеплей.

***

Квартирмейстер обвивает плечи секретного агента лишь на секунду, оставляя на жилистой шее длинный кусок ткани в чёрно-серую клетку.

Фраза «колется, но тёплый» приобретает с тех пор для Джеймса совсем новые оттенки ассоциаций.

Аналитик без смущения поворачивает к себе 007 за плечи, некоторое время критично оглядывает, примеряет чёрную шапку на преждевременно поседевшую шевелюру и в итоге остаётся доволен.

Улыбка упрямо стучится в створки зубов из внутренней стороны рта.

***

Комната зашивается утренними светотенями. У балкона стоит серебристая ёлка с большими белыми и синими шарами, и Кью не уверен, что помнит, откуда это здесь взялось.

— Я так и знал… — первое, что ловит его расфокусированный взгляд, едва он успевает напялить очки — очертания прямоугольных контуров и едва высвечивающихся тиснёных слов. Бонду и в голову, разумеется, не пришло бы использовать пошлые яркие обёртки.

Агент замирает прямо у подножья постели Кью. Видимо, его внушение о способности собственной звукоизоляции решило оказать ему «медвежью услугу». Он ещё одет, упакован в чёрное пальто и в шерстяные подарки, и на его плечах — мелкие крупицы снега.

— Хватит, чёрт возьми, — хрипловато смеётся Кью, вытягиваясь в постели посреди простынь и одеял серо-небесного цвета, закидывает руки за голову. — Я всё слышу лучше, чем ты видишь. Просто иди сюда.

Когда рубашка соскользает с точёного тела на паркет, Кью говорит:

— И шарф не забудь!

— А впрочем…, — невнятно добавляет он, потянув за кончик куска вязанного искусства, наматывает на руку и, ехидно усмехаясь, тянет на себя.


Электричества не будет ещё полтора дня, и у Бонда — предостаточно времени, чтобы разобраться в насильственной революции своего стиля, а у Кью — чтобы прочитать, наконец, несколько томиков Диккенса.

Другой такой возможности может и не быть.

@темы: #a bloody big ship, #сублимативное

---

purr purr;

01.12.2012 в 21:20

Пишет  Wandering_bullet:

Для  giarossin, мормор, покер.

картинка для настроения

Снежинка номер один

Когда тропинку от дома засыпает снегом, Джим влезает с ногами в кресло и выключает свет, глядя через стекло на падающий снег. Через пару часов окончательно стемнеет, и тогда уже будет не разглядеть полуразрушенную церковь напротив каменной арки, потрепанной временем и непогодой, но все еще твердо стоящей на земле, и темную стену леса.
Прятаться лучше всего на виду. И небольшой домик в Шотландии - отличное место. Если бы не. Если бы не существенная отдаленность от цивилизации и отсутствие таких важных, но банальных вещей, как интернет и горячая вода. Но Джим достаточно сильно устал, чтобы убраться из-под носа людей Майкрофта на пару недель.
Вечера они проводят достаточно однообразно. Книги, кино, покер. Моран иногда уходит с винтовкой за полосу деревьев, в чащу леса, и Джим каждый раз задается вопросом, насколько сильно Себастьян привык к постоянному контакту с оружием, что не может не пользоваться им дольше нескольких дней.
Хотя, стоит признать, дичь, приготовленная с травами, на вкус просто восхитительна.
Вчера они бросили партию на середине, и карты теперь разбросаны по столу неровными стопками. Джим поднимает стопку на противоположном конце стола. Стрит Флеш.
Ладони скользят по животу, смыкаясь в замок, и Себастьян заглядывает через его плечо.
- Ты мог выиграть новую винтовку и замок в Германии.
Моран хмыкает и сжимает зубами плечо Джима, проводит языком по уже побледневшему синяку.
- Черт с ней с винтовкой. А вот проебанный замок - это расстраивает.
Джим смеется и запрокидывает голову, разглядывая глаза Себастьяна в полумраке комнаты.
- Ты еще можешь отыграться, Себ.
Ладони у Морана прохладные, и обжигают каждым прикосновением, и Джим целует его, глубоко и сильно, сжимает зубами нижнюю губу, неловким движением ладони смешивая карты на столе.
Желаемое он может получить и без своего Роял Флеша.
За окнами ветер заметает каменную арку снегом, и Джим сжимает ладонями плечи Морана, думая о том, что иногда, черт побери, быть мертвым даже приятно.

@темы: #чёрные демоны, белые демоны, #enjoy

---

Скайфолл: краткое содержание;

Автор: Romina

Стамбул, секретная операция британской разведки.
М.: Ну и где там Бонд?
Манипенни: На поезде.
М.: Что делает?
Манипенни: Ловит террориста и катается на экскаваторе.
М.: Что, опять? Прекратить бардак. Застрелите эту скотину.
Манипенни стреляет в Бонда.
М.: Вообще-то, я имела в виду террориста.
Манипенни: Упс.
М.: Ну ладно. Мы сделали то, что должны были: потеряли одного агента, убили другого и проебали диск с данными на всех остальных. Никто не скажет, что результаты нашей работы не впечатляют.
Волдеморт: Да, и не поспоришь.

Остров в Тихом океане. Джеймс Бонд трахает баб и пьет со скорпионами. Судя по внешнему виду, иногда путает одних с другими.
Выпуск новостей: Сегодня утром международные террористы, возмущенные масштабами коррупции в государственных структурах, взорвали офис МИ6. Преступники требуют у власти подумать о своих грехах и объяснить, на что идут деньги налогоплательщиков.
Бонд: Поеду, полюбуюсь.

moar

Лондон, квартира М.
Бонд: У меня кончились деньги, а в долг мне больше не дают виски и скорпионов. Можно мне вернуться на работу?
М.: Можно.
Волдеморт: М., а вы уверены? Он же 70 баллов набрал только в тесте на IQ.
М.: Много вы понимаете. Остальные у нас не могут даже самостоятельно отравиться цианидом. Он – лучшее из того, что осталось.
Волдеморт: Да, и не поспоришь.
Бонд: Только знаете, я вот подумал – у вас тут диск сперли, а там в досье мое ебало, это ничего?
М.: Бонд, там в досье – ваше отфотошопленное фото десятилетней давности, а ебало – это то, что у вас сейчас. Так что не надейтесь, никто вас не узнает. И побрейтесь, что ли, а то вас даже в публичный дом не пустят.

Картинная галерея.
Кью: Здравствуйте, 007. Я ваш новый ассистент, компьютерный гений и мальчик на все случаи жизни.
Бонд: Бардак. Раньше у меня были девочки на все случаи жизни.
Кью: Начальство велело прекратить бардак.
Бонд, оглядывая Кью: Думаете, поможет?
Кью: Честно – сомневаюсь. Вот вам паспорт, пистолет в форме пистолета и радиопередатчик в форме радиопередатчика.
Бонд: А что-нибудь поинтереснее?
Кью: Мне ясно сказали: Бонду ничего сложнее пистолета не давать. И то, чтобы стрелял через раз.
Бонд: Вот ей-богу, пойду и устроюсь вышибалой в казино.

Шанхай. Бонд выслеживает киллера и сбрасывает с крыши.
М.: Вы что, идиот? Вам же сказали его сначала допросить.
Бонд: Зато я фишечку стырил.

Макао, казино.
Бонд: Обналичьте выигрыш. И отведите меня к вашему боссу. Хочу к вам вышибалой устроиться.
Бывшая китайская шлюха: Много ты понимаешь. И вообще, что-то у тебя ебало больно знакомое.
Бонд: Мы в одном борделе работали. Так что понимаю я не меньше тебя.
Бывшая китайская шлюха: Ну ладно. Приходи, как стемнеет, на сеновал – я тебя на яхте покатаю.

Ночь, яхта. Бывшая китайская шлюха принимает душ.
Бонд: Девушка, а можно у вас тут помыться? А то у меня в отеле за неуплату воду отключили.

Еще один остров в Тихом океане.
Сильва, глядя на привязанного к стулу Бонда: Ну наконец эта блядь привезла мне что-то, кроме сифилиса, мать твою!
Бонд: Маму не трогай, да.
Сильва: Да не, это я о своей. Мы с тобой теперь как две крысы, сожрем друг друга или остальных (кокетливо смотрит на Бонда).
Бонд: Не понял.
Сильва расстегивает Бонду рубашку: Давай сделаем это, как животные.
Бонд: Все равно не понял.
Сильва, вздыхает: Интересно, сколько же ты на самом деле набрал в тесте на IQ? (гладит Бонда по бедрам) Мы с тобой одной крови, переходи на темную сторону, отдай мне руку, сердце и девственность! Теперь понял?
Бонд: Не получится. Без обид, чувак, дело не в тебе, а в китайском борделе.
Сильва с горя убивает бывшую китайскую шлюху и сдается британской разведке.

Лондон, офис МИ6.
Кью: Сейчас мы подключим компьютер этого гениального кибер-террориста к нашей сети.
Все: А почему у нас открываются все двери?
Кью: Не знаю, наверное, опять антивирус не обновили.
М., вздыхает: Теперь вы поняли, почему Бонд у нас лучший агент?
Волдеморт: Да, и не поспоришь.
М.: Ладно, я поехала в суд, опять начальство чем-то недовольно.
Волдеморт: Да вечно эти бюрократы к ерунде придираются.

Метро. Давка, бардак, все взрывается, поезда идут куда попало.
Бонд: И потом они удивляются, что я не люблю общественный транспорт.
Сильва: А я давно спрашиваю, на что идут деньги налогоплательщиков (расстреливает зал суда).

Машина М.
М.: Бонд, вы что, решили свалить в середине рабочего дня?
Бонд: Ага. И вам советую – если, конечно, не хотите прямо сейчас объяснять, на что идут деньги налогоплательщиков.
М.: Боже упаси.

Шотландия, поместье Скайфолл.
М.: Что это за задница мира?
Бонд: Ну, вы сами не захотели ночевать в гараже.
Егерь: Здрасьте. Добро пожаловать. Правда, у нас тут нечего жрать, отключили воду, и нет оружия.
М.: Бонд, вы хотите сказать, у вас в гараже есть списанная машина МИ6 сорокалетней давности, но нет пары автоматов?
Бонд: Именно.
М.: О боже. Так вы проходили тест на IQ трезвым.
Егерь: А еще у нас есть очень интересное подземелье. Знаете, Джеймс однажды заперся там на пару дней, а вернулся, хм, уже не мальчиком.
М.: Да, мы в курсе про бордель, открытый тут китайской мафией.

Ночь. Прилетает Сильва в голубом вертолете. Егерь и М. шляются с фонариком по болотам. Бонда расстреливают из автомата, сжигают заживо и бросают в болото. Сильву убивают ножом в спину.
Сильва, недоверчиво: Да ладно? Почему это я должен умирать, если ты не умер, когда в тебя два раза стреляли, сбросили с поезда и утопили в водопаде?
Бонд: Потому что я Бэтмен. И вообще, тихо, тут трагический момент.
Сильва: Понял, понял, заткнулся (лежит тихо, пока М. умирает от ссадины на боку).

Лондон, Бонд и Манипенни на крыше.
Манипенни: Знаешь, я тут решила пойти в секретарши. А ты?
Бонд: Не, я печатаю медленно.
Манипенни: А еще М. тебе собачку в наследство оставила. Что бы это значило?
Бонд: Вот сука.

Офис МИ6, кабинет директора.
Волдеморт: Здравствуйте, я ваш новый босс – Тот-кого-нельзя-называть.
Бонд: Здравствуйте, М.


Конец.

@темы: #let the sky fall, when it crumbles

---

МТФ;

13.11.2012 в 20:30

Пишет  Эстен Джальд:

Где-то среди общего бедлама сидит Маленький Тихий Фандом.
Он существует уже давно (он мог существовать год или десять лет, он мог быть тихим полвека). У него есть несколько канонистов, несколько очень тихих фанатов, возможно, у него даже есть сообщество - тоже пустое и очень тихое.
МТФ хорошо.

И тут происходит что-то странное. У МТФ появляется что-то - новый фильм, стартует новый сезон, выходит мультик. Не суть важно, что происходит с Маленьким Тихим Фандомом, но его замечают.

рандомный чувак (протирая очки): О, маленький тихий фандом.
ещё один рандомный чувак: Ничего не знаю о маленьком тихом фандоме, но любопытно.
ещё более рандомный чувак: Смотрите, маленький тихий фандом! Как я раньше не замечал.
люди из маленького тихого фандома: ЗДРААААВСТВУЙТЕ.

Это может продолжаться несколько часов или несколько дней, слова о Маленьком Тихом Фандоме расходится между рандомных чуваков, переходят намёками и полуфразами по френдлентам.
И всё бы продолжилось так же, даже затихло, если бы Маленький Тихий Фандом не заметил ЮЗЕР-С-ТЫСЯЧЕЙ-ВОСТОРГА, юзер с тумблером, юзер с англофандомом и юзер-тысячник

ЮЗЕР-С-ТЫСЯЧЕЙ-ВОСТОРГА: О ОХУЕТЬ КАКОЙ ФАНДОМ ОН ТАКОЙ МАЛЕНЬКИЙ И ТАКОЙ ТИХИЙ О ОХУЕТЬ О ВАУ О СМОТРИТЕ
юзер с тумблером: Картиночки!
юзер с англофандомом (поправляя монокль): Это у нас этот фандом маленький и тихий, а вот в англофандоме по нему есть кинк-фест.
юзер-тысячник (задумчиво): Маленький Тихий Фандом?

И начинается.

юзер с тумблером: О, сообщество. Пойду туда принесу что-то.
рандомные юзеры: Картиночки!
активный юзер: Потыкал палочкой в сообщество, какое-то оно дохлое, ВОТ НОВОЕ.
юзер-слэшер: Ухты, какой клёвый пейринг, давайте шипперить!
юзер с тумблером: Кстати, вот они в картиночках.
юзер-гетник (по совместительству один из канонистов): ... ладно, я всё равно был здесь до мейнстрима.
юзер-слэшер 2: А У МЕНЯ ДРУГОЙ ОТП
юзер с тублером: Нувыпоняли.
юзер-слэшер 3: А МОЙ ОТП КРУЧЕ ТВОЕГО
юзер-слэшер 2: ФАЙТ
юзер-райтер из канонистов: А вот тут я фик писал когда-то
юзер-райтер жаждущий славы: НАПИШУ ВСЁ. ВСЁ. ЗАКАЗЫВАЙТЕ. ДАВАЙТЕ.

фандом:

активный юзер (глядя на райтеров): Знаете, сообщества мало. ПРОВЕДЁМ ФЕСТ.
юзеры-скептики: Рано для феста
оголтелая толпа: ФЕСТ ФЕСТ ФЕСТ



ЮЗЕР-С-ТЫСЯЧЕЙ-ВОСТОРГОВ: Этот фандом мой любимый фандом ссылка на новое сообщество ааааа-
активный юзер: и приём заявок на фест открывается...
активный юзер (через три минуты): ... и приём заявок на фест закрывается!
оголтелая толпа: ФЕСТ ФЕСТ ФЕСТ

активный юзер: Кстати, нужны обзоры
юзеры-обзорщики из других фандомов: О БОЖЕ НЕТ ПОЖАЛУЙСТА НЕ НУЖНО НЕТ НЕТ НЕТ
юзеры-скептики: Рано для обзоров
активный юзер: Запилил обзоры
юзеры-обзорщики из других фандомов: Ладно, записываемся

юзер-райтер, жаждущий славы: Я написал по всем популярным пейрингам драбблы!
оголтелая толпа:

юзер-максирайтер: Я тут, в общем, написал небольшой макси. Ну. Совсем немного.
оголтелая толпа:


слэшеры 2 и 3: ПЕЙРИНГОВЫЕ ВОЙНЫ
юзер-хейтер: Заебали.
юзер-канонист: Я был здесь раньше.
активный юзер: Кинкфест, сквикфест, анонимное сообщество, фандомная сходка у водопада, стенд на СК
юзер-порнорайтер: Омегавёрс, слейфик, даб-кон, нон-кон, хард-кор софт-порн

И, конечно же.
рандомный юзер: о чём вы вообще?
оголотелая толпа:

рандомный юзер:


Прекрасное массовое безумие.
А ведь маленьких фандомов в мире так много.

@музыка: Puscifer – Tiny Monsters ♫

@темы: #random, #охуительные истории

---

«My mouth is full of blood, but I saved some for you»;

фэндом: ШХ ББС
пейринг: Моран/Мориарти
бета: Штэйн

почти сюжетная нц, loal;

The secrets stick down in your throat
The crimes that make the time go fast

Холод Лондона бывает убийственным в своем отрезвляющем порыве.
В этот раз он пришёл за смертью раньше срока, который сам же установил. Выкарабкался из нутра умирающего октября, вспоров брюхо ранними заморозками, прополз в каждый дом и стал выжидать затаившимся кровожадным зверем.
— Я оставлю тебя на съедение крысам, — певуче сообщает Джим. Человек в изодранном сером костюме дергается под ним, перепугано вращает глазами, издает отвратительный булькающий хрип. С уголка рта, заткнутого кляпом с двойным кольцом, стекает красно-белесая жидкость.
— Ты знаешь, что крысы — единственные животные, которые умеют смеяться?
Мужчина выгибается дугой. Зеленые глаза закатываются, затягиваются мутной плёнкой. А ведь ни одна жертва на свете не считает себя слишком слабой для кожаных ремней — все они одинаково вырываются и извиваются, оглушенные страхом и безотчётно уверенные в том, что эти слабые потуги их освободят. Их тела одинаково уродливы и непростительно скучны.
От этого тошнит, от непроглядной ординарности выворачивает всем, что было уже давно переварено.
Джим, оскалившись, склоняется над искромсанным полутрупом. Ему противно освободить от жизни это бесхребетное. Противно до скрюченных посиневших пальцев, до зуда под кожей. Он с трудом подавляет рвотные позывы и оглядывается на темную неподвижную фигуру в углу комнаты.

Себастьян знает его кровью. Его мир, в котором всё так же, но совсем иначе. Где он сам по-прежнему свободен и по-прежнему возводит по щелчку длинных пальцев курок, пока ветер забирается в рукав и играет на шрамах.

Жизнь обрывается почти бесшумно. Джим медленно прикрывает веки, но в следующий момент обхватывает себя руками и сжимает челюсти.
— Даже в грязных играх нужно знать правила, — тоном наставника обращается он к наркоторговцу, которому это уже явно не пригодится, брезгливо переступая через его ноги.
Холод губит всю значимость этого момента, и Джим злится — он ненавидит соперников, у которых даже нет глотки, к которой можно дотянуться.
Себастьян прячет глок в кобуру и стряхивает пепел сигареты на сгнившие доски, под которыми уже копошатся крысы, выжидая своего часа на царский пир.
Старый, забытый богом деревянный дом в парке на окраине Паддингтона остается далеко позади, когда Джим позволяет себе ослабить хватку на запястье руки, крепко сжимающей его плечи. Пальцы без перчаток будто залиты бетоном, сетчатка глаз остекленела от холода. Себастьян советует расслабить спину уже, кажется, в третий раз, на что Джим даже не может внятно огрызнуться — сводит зубы.
Салон автомобиля нагрет, и Джим расслабленно сползает по сидению вниз, расстегивая пальто. Путь по шоссе засорен обрывками низкого густого тумана. Снайпер прищурено вглядывается во тьму сквозь лобовое стекло, плавно вжимая педаль газа в пол. Периферическим зрением он видит прикрытый черный взгляд, плещущееся безумие в котором поутихло. На подвижном бледном лице появляется неприметная улыбка с опущенными уголками губ.
Себастьян думает, что кризис миновал.
Ни в чём, что касалось консультанта, он не мог быть уверен.

И только мили, побежавшие на счетчике, и только хрип знакомых рифов и слов из колонок возвращают дыхание. Мир, на который они смотрят сквозь разные призмы — всё тот же. Только от того, что они загораются любой идеей сообща. Абсолютно всем и всегда занимаются вместе.

— После какого числа начинается отсчёт с нуля, полковник?
Себастьян смотрит на него, как на сумасшедшего — вернее, как сумасшедший. Это всякий раз кажется наваждением: белый длинный халат, растрепанные влажные патлы, обманчиво разомлевший голос. Чёртов напарник смерти в белоснежном цвете, в отсутствии цвета, в континууме всех цветов. Это настолько неправильно, что хочется взрезать его кожу на плечах, локтях и пальцах, пропитать махровую ткань густыми каплями крови. И всё встанет на свои места.
Джим усмехается, наблюдая за взглядом киллера. Он чувствует себя на линии фронта между двух огней, неспешно приближаясь к усталому, но предельно настороженному зверю. Главное — ни на секунду не спускать взгляда.
— После каждого, доходя до бесконечного. Этого числа не существует.
— Но почему бы и нет, — определённое настроение Джима невозможно поймать. — Мне нравится шесть-девять-два.
Он заползает на ноги полковника и мостится на бедрах, довольный тем, что успел сцапать нужный момент.
Себастьян лениво смотрит на него из-под полуприкрытых век, и Джиму чудится, как едва уловимо подрагивает кончик тигриного хвоста.
— Шестьсот девяносто два, Себастьян. Наберется ли столько на твоем счету?
— Это подходит под определение «каждое»? — вопрос не нуждается в ответе, и вместо него щелкает металлическая зажигалка.
— Наверное, поэтому мне всё ещё удается ломать шаблоны в твоей голове.
Джим склоняется над лицом полковника, изящно выгнув кисть у его щеки, демонстрирует небольшой нож с ярко выраженным изгибом лезвия и взлетающим тонким острием.
Себастьян смотрит в эти расширившиеся на всю радужку зрачки, смотрит и не может отвести взгляда. Бездны в них не меньше, чем в пустых глазницах, она влечёт и завораживает, всасывает в себя, вбирает глаза.
Кто скажет, что Джим Мориарти сумасшедший, рискует сам оказаться в комнате с мягкими стенами.
«Бери, — говорит бездна, насмешливо скалясь. — Тебе ведь хочется этого не меньше, чем ему».
В подтверждение консультант ведет плоской стороной лезвия по губам Морана, ведет языком по изгибу и легко прижимает нож к сонной артерии. Единственное неаккуратное движение — и она будет вскрыта.
Бесконечное балансирование на грани, где потеря самоконтроля в определённые секунды может стоить многого.
Но это «многое» между ними — вторичная ненужная малость.
Дышать становится трудно, когда Мориарти придвигается ближе, расстегивая ремень снайпера, упирается коленами в его ребра. Резким движением Моран синхронно освобождает того от мягкого пояса, распахивая полы и стаскивая халат, слегка надавливает рукой на поясницу, заставив лечь на себя.
Железо острия на шее полковника, оставив тонкий след, подменяется губами, затем зубами, затем языком Джима. Его откровенно ведет от вкуса крови, от предвкушения большего, от силы, с которой Моран в следующий момент сминает и вжимает податливое тело в матрас.
Джим еле заметно улыбается — Себастьян первым соскользнул за край узкой кромки.
Улыбку пресекают на изломе жесткие губы, горячий язык пихается глубже, а остроконечное жало медленно скользит по рёбрам слева, заставляя инстинктивно затаить дыхание, а в следующий момент судорожно вытолкнуть его вместе с тихим стоном в требовательный рот.

Себастьян остается последним уцелевшим в этом разодранном сознании, желанием заместо всех желаний, в котором не хочется быть понятым. В котором он рад быть проклятым, помеченным, убитым сотни раз.

У багровой жидкости, проступившей из-под бумажной кожи на рёбрах, горьковато-солёный вкус. Сухой язык тигра неспешно проезжается вдоль аккуратных надрезов, впитывая кровь.
Теперь они оба рухнули за край. Джим еле успевает отметить это остатком незамутненного сознания.
Неритмичный стон перетекает в слабое рычание. Консультант уже видит наперёд тонкие шрамы на своих рёбрах и боках, с которых потом можно будет ещё неделю счищать эфемерную затянувшуюся корку.
Ему хочется, всегда хочется больше, и от вязкого понимания того, что он и так получит куда больше, чем всё, — тянет и сводит в паху.
Джеймс закрывает глаза и тихо, прерывисто смеется в полковничье плечо, в которое через момент впивается зубами, когда в него плавно проникают два влажных, жестких от оружейных мозолей пальца.

Холод этого октября — проклятье. Кость в горле. Себастьян его не замечает, ну а Джеймс готов уже поджечь город по краям, согреть его, обуглить до прихода зимы, как картонный листик. И Себастьян знает, что сейчас проще согреть самого гения, дабы оставить город до поры до времени целым.

Пальцы на ногах консультанта поджимаются, он с трудом вскидывает бедра, обвивая пояс Морана ногами, а из горла вырывается полувсхлип-полувскрик, когда полковник вдруг поворачивает кисть, легко сгибая фаланги уже трёх пальцев и жестко оглаживая железу внутри.
Кровь преступника пачкает оголённую грудь Морана, быстро высыхает на прочной поверхности. Джиму мало, но он знает, что Себастьяна уже будет не остановить, если тот сейчас снова обхватит резную рукоятку.
Вернее, знает то, что сам бы не захотел его останавливать.
Поэтому он лишь глубже вгрызается в крепкую шею, когда Моран в него входит; хаотично слизывает набегающие карминовые капли и пытается дышать, когда Моран начинает двигаться, одновременно обхватывая его член.
Себастьян знает, что ему больно, больно и безумно хорошо, поэтому так же неторопливо ускоряет темп, цепкими, болезненными укусами заставляя консультанта запрокинуть шею.
Октябрь разрывается за окном на крупные дождевые капли.

Иногда Себастьян уверен, что мир обречен.
Иногда — обречен только он.

@темы: #чёрные демоны, белые демоны, #сублимативное

---

Моран — умный, суровый, опытный военный, хладнокровный убийца, который не видит в убийстве никакого искусства; уравновешенный человек, прошедший огонь, воду, медные трубы и войны Афгана, которому нелегко далось это равновесие, из тех нормальных, у которых тщательно контролируемая злость конденсируется в ярость, пылающую негаснущим пламенем в жаровне внутри.
Проблема противоположностей в том, что они могут существовать лишь на фоне друг друга.
Решение проблемы Морана в том, что рядом с Джимом — легко выглядеть вменяемым.
Поэтому самому Мориарти никогда не приоткроется последний слой его сущности.
Если консультант, конечно, не прибегнет к ударной силе атомной артиллерии.
Не знай я о Мориарти, я считал бы, что Себастьян Моран — самый ужасный человек на земле.
Но он поселился у меня за клеткой рёбер, поэтому теперь я думаю о нём ещё хуже.

@темы: #чёрные демоны, белые демоны, #хэдканон